Акция «Возвращение имен», вдохновителем и организатором которой долгие годы выступает правозащитный центр «Мемориал», проходит во вторник, 29 октября, более чем в ста городах по всему миру. Мероприятие проводится в память о жертвах политических репрессий в России.
В этот день принято зачитывать имена людей, убитых или репрессированных в годы Советской власти. Раньше это делали в том числе у Соловецкого камня, установленного в центре Москвы. Но столичные власти запрещают эту акцию уже в течение пяти лет кряду.
Поэтому в нынешнем году «Возвращение имен» проходит в России исключительно онлайн, что отнюдь не умаляет значения акции. Правозащитники считают крайне важным, чтобы память о государственных преступлениях не исчезала втуне, особенно на фоне усилий властей, стремящихся к прямо противоположной цели.
На эту тему журналисты Русской службы «Голоса Америки» поговорили с председателем совета правозащитного центра «Мемориал» в 2012-22 годах Александром Черкасовым.
Русская служба «Голоса Америки»: Как сегодня в России обстоит дело с памятью жертв сталинизма на государственном уровне?
Александр Черкасов: Кремлем уже давно и последовательно проводится политика забвения памяти жертв сталинского террора. Это заметно по многим «приметам». То, что это действительно всё серьёзно и планомерно осуществляется, лучше всего видно из изменений в Концепции о жертвах политических репрессий. Еще 20 июня нынешнего года из нее убрали упоминание о массовости советских репрессий, положение о необходимости увековечить память их жертв и многое другое.
Это целая программа. Взять хотя бы решение о реабилитации тех, кого реабилитировали «ошибочно». Уже в самой такой постановке вопроса есть изрядная доля лукавства. Как будто к власти пришли враги и кого-то неправильно реабилитировали. В действительности реабилитацией занимались ФСБ и прокуратура на основании тех документов, которые в этих ведомствах и архивах сохранились. Так что здесь вина ФСБ и прокуратуры, а не неких «прокравшихся под покровом ночи врагов».
Кроме того, участников военных преступлений и преступлений против человечности и прочего ужаса не должны были реабилитировать в соответствии с инструкциями 50-х годов (прошлого века). И то впечатление, которое власти пытаются создать, что толпы врагов неправильно реабилитировали и из-за этого что-то в государстве пошло не так, но теперь мы наведем порядок, это полная ерунда, игра с понятиями. Вообще, согласно документу, два года уйдет только на то, чтобы устранить «неправильную» память о жертвах, а потом в течение трех лет предстоит восстанавливать «правильную» память. Салтыков-Щедрин, очевидно, посмеялся бы над этим. Но на самом деле смешного тут мало.
— Какие цели преследуются тем самым?
— История – важнейшее оружие внутренней и внешней политики Владимира Путина. Не зря он так много говорил и говорит на исторические темы, продолжая войну в Украине. Это всегда было важнейшем для режима моментом. Да, где-нибудь с 1991-го по 2000-й годы государство скорее не обращало внимания на эту сторону жизни. Вероятно, для ельцинской команды было аксиомой, что в России после 25 октября 1917 года (Октябрьский переворот – прим. ред.) сразу наступило 22 августа 1991 года, и с историей поэтому работать не надо, а нужно быть устремленным в светлое будущее. Затем устремленность в будущее стала заменяться «Старыми песнями о главном» (телецикл песен советской эпохи – прим. ред.), поскольку наша «демократическая» власть обратила внимание на «традиционный» электорат, которому требовалось понравиться. Ну и с этих песен, а также с Первой Чеченской войны можно отсчитывать тот регресс, который слепому стал виден с приходом к власти Путина.
— А в чём, по-вашему, суть путинского подхода к прошлому?
— Для него история уж точно была полем битвы, или полем «специальной операции». И здесь он, по его славной традиции, ни разу не сказал правды. Так, он утверждал сначала, что попытаться вернуть (украинский) Крым может только безумец. Потом говорил, что у нас не может быть единого учебника истории. В итоге всё пришло к совершенно обратному результату. И Крым аннексирован, и унификация концепции истории состоялась.
Потому что (в сегодняшней России) история есть элемент государственного управления сверху вниз. С помощью своего видения истории можно структурировать общество и задать цели государству. Так вот, в путинском видении, обращенном назад, все возможные изъяны державы, будь то Российская империя или сталинская, – просто разные проекции идеального образа.
И в этом идеале не должно быть места для чего-то отталкивающего. Всё должно походить на рекламный плакат «ГУЛАГа как лучшего места отдыха». Репортаж из Соловков времен писательской поездки, в которой участвовал Алексей Горький – тот жанр, который сейчас применим к «поездкам» в глубь истории.
— Таким образом можно оправдать все, что угодно?
— Так оно и происходит. Отношение власти к «неудобным» периодам советской истории всегда было весьма специфическим. Мол, ну да, репрессии были, но не по вине государства, а «то ли мор пошел, то ли граждане сами доносили друг на друга, а государевы люди вынуждены были реагировать». В любом случае это было что-то локальное, местное и уж точно не террор государства против народа, людей преследовали за их собственные поступки, а не категориально – по признаку принадлежности к сословию, классу или этносу. И помнить о невинных жертвах можно, но отнюдь не как о сознательных участниках сопротивления (власти).
И вообще, если государство ставит памятник на проспекте Сахарова – Стену скорби, то этим переворачивается страница истории и завершается дискуссия.
Но кто нам давал право переворачивать эту страницу, забывать о жертвах? Память народная – то, что Мемориал в 90-м поставил Соловецкий камень на Лубянской площади – это, наоборот: назвать всех поименно, назвать террор государства против народа своими словами, назвать всех палачей и жертв, чтобы признать это общенациональной трагедией, какой были и коллективизация, и голод, и война.
Осмысление истории на самом деле могло бы стать основой формирования российской гражданской нации. Но этого не произошло 60 с лишним назад, и в этом одна из причин в том числе горестного состояния разной российской оппозиции. Тот стиль внутреннего диалога, который установлен сейчас Кремлем – этакая война всех против всех, – это одно из следствий непроработанности истории, переполненной разрывами и разломами, противопоставлениями людей друг другу там, где для такого противопоставления никаких оснований нет.
История собственно это и есть то, что формирует гражданскую нацию. Очевидно, что для Путина такое формирование никоим образом не нужно.
«Те, кто помнит, те и есть Россия»
— Как был придуман День политзаключенных?
— Был такой замечательный человек, астроном Кронид Аркадьевич Любарский, распространитель самиздата. Его сеть распространения простиралась до Сибири. Это были хорошие люди, связанные, например, с комплексной самодеятельной экспедицией по исследованию Тунгусского метеорита. В январе 1972 года Кронид был арестован, и потом осужден. 30 октября — это дата суда над ним.
В 1974 году, находясь «на больничке» в Барашево в Мордовии, Кронид с другим «зэком», Алексеем Мурженко, придумал: а давайте сделаем наш профессиональный праздник. Есть День рыбака, День моряка, а мы сделаем День политзаключенного и будем его отмечать — забастовками, голодовками, протестами. Кронид был вообще очень креативный, очень живой человек.
Было легко сообщить о том, что ребята, у нас будет праздник 30 октября, в пределах мордовских лагерей, чуть сложнее передать в пермские лагерях, куда многих этапировали. Но как приобщить к этому празднику Владимирскую тюрьму, самую закрытую? Тут постаралась тюремная администрация. Администрация поняла, что Кронид что-то мутит, и отправила его во Владимир самого. И сам изобретатель довел до сокамерников, а те передали соседним камерам: у нас движуха.
Они сумели из зон, из тюрем, из лагерей передать сведения о том, кто сидит и как сидит. Был подготовлен на воле 33-й выпуск «Хроники текущих событий», основного диссидентского независимого бюллетеня того времени, целиком посвященного положению политических заключенных. 30 октября на пресс-конференции, которая проходила в квартире Андрея Дмитриевича Сахарова, те, кто принял на себя ответственность в распространении «Хроники», представили эту информацию миру. Прежде всего, Сергей Ковалев. Правда, через два месяца Сергея Адамовича арестовали и отправили на 10 лет в лагеря, в ссылку на Колыму. Это было 50 лет назад.
Сейчас у нас политических заключенных не меньше, чем при позднем Советском Союзе. И не то, чтобы им было веселее жить. Не то, чтобы лучше жить. А уж скорость, с которой сажают сейчас, повыше, чем 50 лет назад, в разы, может быть, на порядок. Это такая социальная инженерия. Репрессии выступают в роли механизма перестройки общества, так же, как и война. И помощь арестованным, помощь сидящим по политическим мотивам, помощь политзаключенным — это то, что объединяет многих на воле.
— Что значит сегодня для России День политзаключенных?
— «Мемориал» в этом году получил большой подарок. Освободили Олега Петровича Орлова, который ушел за решетку в феврале на 2,5 года. Он был, как еще 15 человек, освобожден 1 августа в ходе обмена. Как в советское время, тогда тоже меняли политзэков на шпионов.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: Олег Орлов: прямая военная помощь Украине – святая обязанность для мираНо у «Мемориала» есть еще как минимум трое политзэков за решеткой. Я сказал про Юрия Дмитриева, сидящего в Потьме. Есть Бахром Хамроев, который был арестован 24 февраля 2022 года. Его дело было сфабриковано, чтобы как-то обосновать обыски в «Мемориале».
Бахрома приговорили к тринадцати годам и девяти месяцам заключения за участие в политической организации. Что это такое? Он писал жалобы в российские суды и в Страсбургский суд в пользу преследуемых мусульман — это «участие в террористической организации».
Есть еще Михаил Кригер, он входил в подмосковный «Мемориал» и за высказывания нелицеприятные в адрес Владимира Путина и Федеральной службы безопасности Мишу осудили на семь лет за оправдание терроризма. Так что это 30 октября — это еще и солидарность с нашими товарищами.
— Власти Москвы объясняют запрет на проведение акции «Возвращение имен» «ковидными» мерами (связанными с пандемией COVID-19 — прим. ред.) Как вам кажется, в чем реальная причина?
— С 2020 года не согласуют акцию «Возвращение имен» у Соловецкого камня в Москве. Можно подумать, что ковид (болезнь COVID-19 — прим. ред.) исчез везде, кроме тех мест, где хотят поминать невинно убиенных при Сталине.
Но этот повод используется властями и при отказе в согласовании других мероприятий. Ковид, оказывается, в России существует только для оппозиционных активистов, для независимой общественной активности. Активность зависимая, вроде «путингов» на стадионах, не запрещалась даже во время ковида. С другой стороны, с 2020 года «Возвращение имен» проходит онлайн в специальной трансляции на специальном сайте. С началом большой войны в Украине, с выездом большого количества россиян за рубеж эта акция стала не менее, а, может быть, даже более важной.
Раньше люди с утра выстраивались на осеннем ветру, дожде, снеге. Приходили несколько сот человек, которые ждали своей очереди произнести краткие сведения о двух-трех убитых людях. Приходили с детьми, держали свечи. Это транслировалось на всю Лубянскую площадь. Это был важный гражданский ритуал. В глухие путинские годы — гражданский ритуал, где люди собирались вместе, и эта память их объединяла. А вот теперь на Лубянке этого нет.
Но в десятках стран, во многих десятках городов, такие акции будут проведены, от Скандинавии до Средиземноморья. Где-то будут участвовать несколько десятков человек. Для них очень важно не просто собраться, а собраться в ходе виртуальной акции вместе в Интернете. Мы есть. Жизнь заставила нас уехать далеко, но мы есть в том числе и потому, что нас объединяет эта память. Так что значение «Возвращения имен» не уменьшилось, может, даже увеличилось, даже в большей степени проявилось.
— Как вам кажется, похоже ли происходящее сейчас на сталинские или поздние советские годы?
— Активность властей направлена, прежде всего, на разрушение гражданского общества, вот тех самых корней травы. Собственно, и сам террор был направлен против людей, которые были в силу личных качеств, в силу своего прошлого, такими центрами самоорганизации в своем сообществе.
Именно по этой причине выделяли тех, кто попадал на оперативный учет, кто потом попадал в списки массовых операций. Советская власть убивала эту самоорганизацию, потому что в ней справедливо видела угрозу. Для тоталитарного режима нужен был атомизированный социум. Сейчас такая гражданская активность вроде бы не имеет отношения к сегодняшним действиям государства. Вспоминают крестьян, прежде всего.
Самый кровавый из приказов периода Большого террора, номер 00447 — по нему примерно половину из всех расстрелянных пустили по первой категории, как это было на их бюрократическом жаргоне. Он же назывался кулацкий приказ, потому что прежде всего подлежали уничтожению бывшие кулаки, крестьяне. Сейчас очень популярно повторять фразу Сергея Довлатова из его записных книжек: мол, все ругают Сталина, но кто же написал 4 миллиона доносов? Очень красивая фраза, но, как многое у Довлатова, красивая фигня.
Откуда 4 миллиона — неизвестно. А фиксация именно на доносах нас уводит в сторону от того, что это был государственный террор по категориям, а не по доносам граждан. Возьмем дела харбинцев, тех, кто жил в Восточном Китае. Там на сотню дел расстрелянных в двух-трех есть какие-то доносы. Не на доносах было основано. Это не «граждане, вы сами себя задерживаете», как обычно говорили чиновники советские. Задерживало, пытало, расстреливало государство. Это был государственный террор и общегосударственная политика.
— Россия ведь в этом смысле не уникальна?
— Если мы посмотрим на проблемы нерасколдованного прошлого, то встретим примерно то же самое или близкое в Испании, где многие события периода франкистской диктатуры — это табу. Или какая-нибудь гражданская война в Гватемале, где обе стороны сейчас должны жить вместе. Или Аргентина, или Чили, или ЮАР.
Несколько лет назад Арсений Борисович Рогинский, получая премию Пакс Кристи, делал большой доклад на тему осмысления памяти. Он очень волновался, будет ли это воспринято. После вручения премии к нему подходили люди из самых разных концов света и говорили, что и у них такая проблема. Но все-таки, может быть, не уникально, но по масштабу, по продолжительности, по системности наша проблема велика. И потому, что мы не сумели предотвратить возвращение в тоталитарное прошлое. «Мемориал» это записывал как свою миссию, мы миссию свою не выполнили.
— Почему российские власти боятся сохранения истории в том формате, как это предлагает «Мемориал» и другие общественные организации?
— Высшая ценность наших современных властей – это державность, государство как таковое, абсолютное, непогрешимое, всегда правое.
«Мемориал», восстанавливая память о жертвах государственного террора, ставит под сомнение все эти свойства этого государства. Собственно, когда нас ликвидировали в 2021 году, прокурор обиженно говорил, что «Мемориал» представляет Советский Союз как террористическое государство. Советский Союз, в общем, это не особенно скрывал, по крайней мере, до Второй мировой войны, когда в документах понятие террора и массового террора, и индивидуального террора, например, против оккупантов — это не было запрещенное слово. Теперь об этом, оказывается, нельзя вспоминать.
Хотя на самом деле, до самого конца, именно террор, то есть страх был главной скрепой, удерживавшей Советский Союз от развала. Безошибочность? Да, в общем, государство совершало такие чудовищные ошибки, которые хуже преступлений, по замечанию,приписываемому Талейрану. Мы деконструируем по сути то, во что эти господа верят или говорят, что верят. Посмотрите, как память о войне была трансформирована, чтобы подготовить и оправдать новую войну. Или память о терроре, которая сейчас, очевидно, трансформируется так, чтобы оправдать новые политические репрессии.
Вот тут уже мы им инструментально мешаем. Память о терроре мешает превратить политические репрессии в тот самый механизм социальной инженерии. И поэтому «Мемориал» не был нужен. Вот за что нас объявили иностранным агентом? В документе, который назывался предоставление и был мне вручен 30 апреля 2013 года Московской городской прокуратурой, было написано, за что они признают насиностранными агентами: за ведение списков политических заключенных и за отслеживание административных репрессий в связи с митингами.
Я был тогда очень рад. Не за закорючку в уставе, а за работу. За ту работу, которой занималась «Хроника текущих событий». Работа на тему политических заключенных — это был тот последний камешек, который привел в действие государственную машину. Видимо, эта работа с точки зрения государства весьма важна. И хотя нас в 2021 году ликвидировали, мы есть. Наверное, мы помогаем помнить: Россия — это и есть та самая память. Те, кто помнит, те и есть Россия.