В начале октября Владимиру Путину исполнилось 72 года, и почти полное отсутствие поздравлений с днем рождения из-за границы было с лихвой компенсировано целой кампанией славословий в адрес лидера внутри самой России.
Президента поздравляли московские чиновники, региональные руководители, медиа, спортсмены и артисты, близкие к Кремлю. К Путину теперь обращаются как к военному лидеру, и поздравления зачастую выдержаны во «фронтовом» тоне: прокремлевская газета «Известия», например, сообщала, что «военнослужащий с позывным Никитыч поблагодарил Путина, что тот остается на своей должности».
В учебных и детских учреждениях массово записывались видео, на которых дети поздравляли Путина и даже выстраивались в буквы его фамилии. В одном из детсадов детей для этого поставили на колени. Поздравления были выдержаны в тоне личной преданности и любви к «дяде Вове», «президенту», «главнокомандующему» и «лидеру».
Означает ли все это, наряду с войной, изоляцией и связями с Китаем, что вождь нынешнего российского режима все больше входит в роль, в которой в свое время был Иосиф Сталин? Именно Сталину выражали личную преданность советские люди, иногда – просто для того, чтобы выжить.
О том, может ли стать Путин новым Сталиным, обозреватель Русской службы «Голоса Америки» Данила Гальперович поговорил с Екатериной Шульман – популярным российским политологом, приглашенным экспертом Берлинского центра Карнеги и «ютюбером» с аудиторией в 1,2 миллиона подписчиков.
Данила Гальперович: Российский лидер только что отметил 72-й день рождения, приближаясь к возрасту, в котором советские вожди править заканчивали – Сталин умер в 74 года, Брежнев – в 75. Еще в Москве я слышал разговоры о том, что Путин хочет обогнать Сталина по продолжительности правления, и сейчас он к этому уже близок. Как вы думаете, Путин играет в Сталина?
Екатерина Шульман: Давайте сначала скажем, что проведение исторических параллелей – одновременно неизбежно и опасно. Мы можем судить о новом только через старое и смотреть в будущее только путем экстраполяции прошлого, но мы также осознаем, что ничто не повторяется. Поэтому, проведя историческую параллель и заметив сходство, всегда полезно задать себе вопрос – а что отличается? Но сначала о сходстве. Оно явственней всего не в какой-то специфической свирепости или “державности”, а в последовательности исторических изменений. Время от времени в истории случается, что политический лидер приходит, наследуя чему-то, из чего он вырос, одновременно и отменяя это. У Пушкина это сказано про Наполеона: «Мятежной вольности наследник и убийца». Наполеон вырос из революции и эту революцию отменил. Он пришел к власти потому, что революция свергла монархию, потому что революция освободила стихию народного творчества и народной войны. Но он считал революционную стихию вредной и разрушительной - тех, кого он называл идеологами, и всю сопутствующую вольницу старался максимально ограничить, а лучше уничтожить. Сталин находился в таком же положении относительно Ленина и русской революции. Мне все больше начинает казаться, что он вообще это все ненавидел: революцию, авангардизм, радикальные изменения жизни, революционный космополитизм – все это было ему чуждо. Возможно, Коминтерн и прочие международные левые союзы у него ассоциировались с Троцким, которого он видел своим главным соперником и врагом, и уничтожал особенно интенсивно. Но в целом он пришел к власти, потому что случилась революция, и он же эту революцию свернул.
- А Путин, по-вашему, находится в том же положении относительно Ельцина?
- Да, он стал президентом, потому что развалился Советский Союз, потому что Ельцин привел его к власти, и потому, что он был выбран преемником тем набором кланов, которые хотели сохранения своих активов и своего положения. При этом с самого начала (мы помним, что одним из первых его решений было возвращение советского гимна) его политика идеологически, публично-риторически, а потом и сущностно состояла в реставрации некоторых черт советской власти. И, как теперь видно, все, связанное с перестройкой, диссидентством, развалом Советского Союза, демократизацией, ему чуждо и ненавистно. Он в первую пару своих сроков сидел на мероприятиях с правозащитниками и приходил на мемориалы жертвам политических репрессий, но, видимо, делал над собой значительное усилие. На самом деле, похоже, в его картине мира ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ – это единственные стражи порядка, это и есть государство, и любые поползновения их ослабить или проконтролировать – это враждебные попытки по отношению к государству, и они приводят к катастрофе. А катастрофа, та самая, «крупнейшая геополитическая» – это «меня из КГБ уволили вместо того, чтобы дать очередное звание». При этом возвращение к советской экономической модели неприемлемо, потому что неприемлем дефицит, нищета и всё советское убожество, а вот политически там было все правильно.
- И вот тут мы подходим к различиям. Чем же тогда Путин отличается от Сталина, если он, как и вождь СССР, уничтожил дух, а потом и букву предыдущего правления?
- Теперь о различиях. Для Путина и его людей, которые думают так же, как он – для условных «военных пенсионеров из гаражей», неправильной была власть партии, которая, по их мнению, и привела к «развалу страны». Партия – это “руководство из старых дураков”, которые были связаны какими-то воображаемыми идеологическими доктринами. А они, тогдашние молодые офицеры КГБ, ощущали себя прагматичными, знающими, как мир устроен, и при этом не настроенными враждебно по отношению к Западу – потому что жить надо так, как там, а править так, как здесь. Наиболее близко они видели эту желанную модель в ГДР. Мне кажется, образцом для нынешнего российского руководства является не Советский Союз 70-х, как часто полагают, а Германская Демократическая Республика. В ГДР партия была вторична по отношению к «Штази». В ГДР было минимальное частное предпринимательство и относительно приличная по сравнению с советской бытовая жизнь: менее грязная и менее нищая. Правящая СЕПГ была младшей по отношению к старшим товарищам в Москве, а вот «Штази» была по ряду параметров даже круче «московских товарищей», поскольку ближе находилась к настоящему противнику и вела с ним более контактный бой, по сравнению с региональными управлениями КГБ, которым предоставлялось уныло гонять безобидную местную интеллигенцию.
Я немного поизучала систему контроля, которую установила «Штази» в ГДР. Это был ужас: они были верными наследниками гестапо, только на них работало больше людей. Невиданное количество осведомителей во всех слоях общества, градации этих осведомителей: «спящие» - те, кто может помочь, когда их попросят; те, кто регулярно отчитываются; те, кто отчитываются по особым случаям; те, которые что-то делают, а не просто предоставляют информацию… Инфильтрация любых диссидентских кругов, очень налаженная разветвленная система отчетности, внесудебные убийства, сведение людей с ума разными способами, в том числе просто рассказывая им друг про друга, что каждый из них агент (а кто-то и был агентом обязательно). Одновременно это – вооруженный лагерь, общество за забором, которое противостоит врагу, а враг ведь очень близко, и они все время с этим врагом играют в свои спецслужбистские игры, и даже иногда как бы и выигрывают. Видится в этом некий благородный поединок «гэдээровских» разведчиков и «фээргэшных» шпионов, которые, конечно, суть «прокси Америки». Эта картина мира - не сталинская и не брежневская.
- Тем не менее, некоторые ваши коллеги-политологи видят достаточно серьезные проявления культа Путина, не свойственные системам Брежнева и Хонеккера. Да и я сам их вижу – поздравления из детсадов от стоящих на коленях детей, от артистов и спортсменов со словами про мудрое лидерство, и тому подобное. Как, по-вашему, есть ли перспектива укрепления культа личности Владимира Путина?
- Я не согласна с вашим начальным тезисом. Пока мы не видим культа личности даже брежневского масштаба. Очень хорошо видны различия, если мы сравним, например с Казахстаном времени правления Назарбаева. Путин не награждает себя орденами и медалями, ему не ставится памятников в открытую. Можно считать, что памятник князю Владимиру – на самом деле памятник Владимиру Владимировичу, но это такое непрямое подмигивание. Университетов его имени нет, как в Казахстане, улиц, кроме как в Грозном, тоже нет, его портреты не вывешиваются нигде, кроме официальных кабинетов, да и то по желанию. Институализированного культа личности нет. А то, что его поздравляют с днем рождения с максимальными проявлениями лизоблюдства и что в большой стране всегда найдется пылкий идиот (и не один), который устроит фотосессию в детском саду, — это неизбежно. Мне, наоборот, кажется удивительным, что «национальный лидер» как будто все время прикрывается кем-то. Он, объявляя о принятых решениях, всегда ссылается на что-то, обкладывается бумажками. Посмотрите, как было сформулировано объявление о начале мобилизации: со ссылкой на “предложение министерства обороны”. Такое ощущение, что он мысленно готовится к какому-то будущему суду, на котором он скажет: «Да я тут вообще ни при чем. Это все они». В романе Владимира Сорокина «Доктор Гарин» разные политические фигуры в будущем материализуются в виде неких клонов, и каждый из них говорит одну только фразу, которая его характеризует. Так вот клонированный Владимир на любой вопрос отвечает: «Это не я». Это довольно метко.
- Тогда, если оставить в стороне внешние факторы, которые могут этот режим поменять, вроде нефти по 20 долларов или ссоры с Китаем, - как и куда, на ваш взгляд, его режим будет развиваться? Мы знаем, что 70-летний Сталин 1946–1953 годов – это совсем не Сталин, скажем, 1934 - 1941 годов...
- Вообще, финалы так называемых «долгих правлений» довольно похожи друг на друга. Это то, что Герцен применительно к Николаю I назвал «мрачным семилетием». Это же «мрачное семилетие» у нас и случилось с 1946 по 1953 при Сталине. Отличие же случая Путина в том, что система, которой на этом этапе ее генезиса положено консервироваться, ради этой самой консервации влезла в предреволюционного типа событие – большую кинетическую войну. Я продолжаю думать, что война была начата на ложных основаниях, и не из экспансионистских, а из охранительных соображений. Это такое взбесившееся охранительство, которое, действуя на основе ошибочных сведений, влезло туда, куда не собиралось.
- Если система вошла в предреволюционное состояние, то почему мы этого не видим? Никаких зримых признаков этого нет...
- Система очень адаптивна. Она паразитирует на частично рыночной экономике и на своей встроенности в глобальные экономические процессы. Есть та ее рыночная часть, которая продолжает поставлять гражданам товары и услуги, она также торгует с внешним миром своими ресурсами, получая деньги. Это дает системе устойчивость. Поэтому она приспособилась к тому, на что вообще-то была заточена. В принципе эта система направлена на сохранение власти и распределение ресурсов, а не на войну за территории, но пока получается и кое-как воевать. С территориями, может быть, не очень гладко, потери большие, стоимость этих приключений зашкаливающая, но зато система стоит, не падает. Поэтому наше «мрачное семилетие», мне кажется, уже идет. В принципе, Николай I тоже втравился в войну на ложных основаниях, и тоже сломал себе шею на этом, оставив своему наследнику необходимость реформ.
- Путин в свои 72, как минимум, внешне кажется крепче, чем Сталин и Брежнев, и при поддержке, например, китайских и европейских лекарей может продержаться довольно долго. Или нет?
- Не делая прогнозов на расстоянии ни о чьем здоровье, можно примерно себе представить, как и сколько живут советские люди, если они базово здоровы и пользуются хорошим медицинским уходом. Это все равно не бессмертные американские WASPs, которые живут до 95 лет, и ничего с ними не случается, и у которых родители тоже дожили до 102 лет. Человека с советским прошлым можно поддерживать на ходу достаточно долго, если есть генетическое везение, мониторинг и уход, но эти возможности не беспредельны. Поэтому, за вычетом чрезвычайных обстоятельств, можно предвидеть еще пять лет такого активного прыгания, как сейчас, а потом, как я думаю, произойдет то, что мы часто видим: только что был бодрячком, а потом – раз! – и как-то сложился внутрь себя, одряхлел. Когда мы размышляем о смерти тирана, то обычно представляем себе один роковой момент – вроде 5 марта 1953 года. Но тому дню, который потом войдёт в статью Википедии, всегда предшествует период, когда стареющий лидер меньше участвует в повседневном управлении, либо начинает диспропорционально погружаться в какую-то область, которая его внезапно заинтересовала. В этот отрезок времени фигура лидера съеживается, и система должна выстроить вокруг него некий экзоскелет, который будет окружать пустоту, которую он раньше заполнял. В такие периоды власть может перетекать к коллективным органам, к каким-то условным «политбюро», либо могут возникать фигуры фаворитов, порученцев, любимцев, секретарей, которым что-то делегируется. То есть появляются прокси, либо коллективные, либо индивидуальные. Мы об этом мало что узнаем, или узнаем задним числом, но надо быть к этому готовыми.
- Но сейчас стержнем режима Путина является война с Украиной, и некоторые ваши коллеги говорят о «военной легитимности» российского лидера, которая может обрушиться с завершением этой войны. Что вы об этом думаете?
- Я не принадлежу к той школе мысли, которая полагает, что режим неразрывно связан с войной и существует столько, сколько воюет. Я слежу за периодически возникающими разговорами о каком-то торге. Мне кажется, что публичное отрицание этого торга может быть никак не связано с реальными действиями. Также, зная то, что мы можем знать о массовых настроениях из социологических опросов, и об элитных настроениях по иным признакам, можно предположить, что любое «замирение», сколь угодно хрупкое, будет встречено с восторгом. Та группа, которая будет недовольна – малочисленна и не влиятельна. Даже без войны можно вкладывать деньги в ВПК – понятно, что любое «замирение» будет рассматриваться как время на перевооружение. Минобороны не останется без денег, если война прекратится. Собственно Минобороны война не нужна. Как говорил Павел I: «Война вредна для армии, она расстраивает порядок». Они с удовольствием прикроют эту лавочку и будут, как и раньше, распределять деньги между собой, а не покупать одноразовых пехотинцев по цене иномарок. С точки зрения режимной устойчивости, с точки зрения выгод российских элит не только можно, но и желательно прекратить кинетическую войну, объявив это победой, или как минимум поставить войну на паузу. Чтобы не стало ни для кого неожиданностью: любое прекращение непосредственной стрельбы, а уже тем более демобилизация будут встречены общенародной эйфорией, и мы должны быть готовы к тому, что реальная популярность руководства в этот момент взлетит. Люди в России сейчас тратят так много сил на «нормализацию» ненормального, что, когда начальство поможет им тратить этих сил чуть меньше, они будут в восторге.
Форум