«Режим Асада держался на нечеловеческой жестокости»

Свержение режима Башара Асада в Сирии и бегство лидера этого режима в Россию, где он, как заявил Кремль, получил убежище из гуманитарных соображений – событие, которое назвали историческим во многих столицах, в том числе и в Вашингтоне.

Однако это крушение власти, существовавшей много десятилетий, по-прежнему нуждается в объяснении, и за подоплекой, за описанием исторического фона, на котором все это произошло, нужно обращаться к специалистам. Один из них - Константин Эггерт, известный журналист и специалист по Ближнему Востоку, хорошо знающий Сирию и наблюдающий за этой страной много лет.

В беседе с обозревателем Русской службы «Голоса Америки» Данилой Гальперовичем Константин Эггерт рассказал о предпосылках падения дома Асадов, поражении Москвы и Тегерана в Сирии, а также высказался по поводу будущего российских военных баз в стране, которую российские летчики бомбили точно так же, как сейчас они бомбят Украину.

- Политики и эксперты, отговаривавшие в свое время Запад от жестких действий в отношении Башара Асада, говорили, что Асад представляет собой какую-никакую, но светскую власть в Сирии, тогда как воюют с ним исламистские группировки. Насколько справедлива эта точка зрения? Как это видится в нынешней ситуации, когда исламистская группировка совершила прорыв в Дамаск, взяла власть и сейчас де-факто является правительством?

- Представление о том, что светскому правлению противостояли религиозные мракобесы, неверно. Режим семьи Асадов в течение 50 с лишним лет был режимом религиозного меньшинства, который использовал светскую риторику и светские элементы для удержания власти над суннитским большинством с помощью остальных меньшинств. Именно из-за этого структура режима была исходно нестабильной, поэтому для поддержания стабильности, для удержания режима на плаву требовалась совершенно нечеловеческая жестокость. Те люди, которые сегодня с ужасом смотрят на кадры из дамасской тюрьмы, могут не знать, что в 1982 году для подавления выступлений исламистов, которые действительно вели вооруженную борьбу против режима Хафеза Асада, Асад-старший просто-напросто силами армии сравнял с землей целый город, город Хама. Он был отстроен заново в начале 80-х после того, как по нему били прямой наводкой орудия. Сколько там погибло людей, до сих пор точно не подсчитано, но это как минимум десятки тысяч. Представление о том, что в Сирии всегда была тишь, гладь и божья благодать, а внезапно пришли какие-то страшные «исламисты - аль-каидовцы» и устроили там хаос, исходно неверно. Структура режима в Сирии была похожа на аналогичную структуру в Ираке при Саддаме Хуссейне, где, наоборот, суннитское меньшинство, которое представлял Саддам Хуссейн, подавляло шиитское большинство – с той лишь разницей, что Саддам делал гигантский акцент на внешних авантюрах, например, на противостоянии с Ираном, а Асад использовал в своей риторике Израиль, но на самом деле Сирия не воевала с Израилем с 1973 года. Поэтому можно сказать, что рано или поздно эта нестабильность структуры должна была проявиться в ее распаде или взрыве.

- После смерти Хафеза Асада и воцарения Башара Асада говорили о том, что у Башара есть западный бэкграунд, что он отличается от своего отца тем, чем и другие, получившие английское образование молодые люди отличались от своих отцов – молодых арабских офицеров 1960-х годов. Говорилось также, что генералы, наследники режима Хафеза Асада, на самом деле чуть ли не принудили Башара Асада к продолжению жестокостей. Насколько это было так?

- Да, так и было, и тут нужны подробности. Генералы и родственники-алавиты, которые сидели на финансовых потоках (семья Асадов контролировала полностью всю контрабандную торговлю через перевал с Ливаном), убедили Башара Асада отказаться от любых планов реформ, потому что это нарушит стабильность. Действительно, когда умер Хафез Асад, в 2000–2001 годах была в течение примерно года так называемая «Дамасская весна». Мои друзья и родственники в Сирии создавали дискуссионные клубы, даже пытались создать какие-то, очень лояльные, политические партии. Было очень много надежд на Башара Асада, но его убедил клан, что выпустить все из-под контроля – это выпустить джинна из бутылки: исламистов, террористов, и так далее. Башар Асад не собирался становиться президентом Сирии. Более того, Хафез Асад не хотел, чтобы этот сын был президентом Сирии. Наследником должен был быть другой сын – Басиль, который был популярен в армии, слыл плейбоем, любил гоночные машины и стрельбу, ходил в военной форме, ему нравилась власть, и он ее хотел. Но после гибели Басиля в автокатастрофе 1994 года у Хафеза Асада не осталось выбора, пришлось вызывать сына Башара, который надеялся всю жизнь быть простым офтальмологом и жить на Западе, и делать его наследником. Я могу предположить, что Асад-младший чувствовал себя всегда неуверенно, и поэтому часто проверял себя, а достаточно ли он крут. Это, полагаю, сыграло определенную роль в том, что его удалось очень быстро убедить в необходимости закрутить гайки, и закручивание это было довольно резким. Сирия при Хафезе и Башаре Асадах – это общество, насквозь инфильтрованное стукачами. Я приезжал в маленький сирийский городок с христианской общиной, садился ужинать. Мне говорили хозяева: «Через полчаса чай придет пить Иса. Он считается агрономом, но все в городе знают, что он представитель Мухабарата (политическая полиция). Поэтому с ним мы говорим только о погоде, видах на урожай, и как красиво заходит солнце над Пальмирой». На следующий день перед ужином мне говорят: «На сегодняшний ужин придет Мишель. Он числится фармацевтом, но на самом деле Мишель – агентура разведки ВВС (довольно серьезная спецслужба при Асадах, которая конкурировала с Мухабаратом). С ним ты можешь говорить немножечко свободнее, но мы не обсуждаем политику. Если мы обсуждаем политику, то далекую политику в России, и тоже очень осторожно». Когда я начал узнавать, то выяснилось, что в небольшом городке из нескольких тысяч человек населения было 30 или 40 информаторов. Таким образом, все капилляры общества были пропитаны тайной полицией.

- Мое впечатление от Сирии, когда я был там в двух городах во второй половине 1980-х, было таким: общество если не полностью военизировано, то очень военизировано. На улицах все время попадались мужчины и женщины в военной форме. Ощущение, что страну поддерживают в состоянии военной чрезвычайщины, было очень сильным. Насколько мои ощущения того времени соответствовали действительности?

- Абсолютно. Все арабские режимы такого типа (а по сути дела с уходом режима Асада уходит целая эпоха режимов, возникших в 1950-е – 1960-е годы на волне арабского национализма и насеризма) были такими. Везде мужчины (в случае с Сирией еще и женщины) с оружием, патрули ночью, везде присутствие полиции. Я бы сказал, что это было естественным продолжением тотальной инфильтрации общества политическим режимом, когда демонстрация лояльности режиму нужна была постоянно, портреты должны были висеть везде и всегда. Например, при Брежневе в Советском Союзе висело меньше портретов лидера, чем портретов Асада в асадовской Сирии. У этого состояния общества при Асаде теперь будут последствия. Этот и подобные ему режимы оставили очень тяжелое наследие – беспомощные общества, которые не умеют сами с собой вести диалог, не умеют договариваться, не знают, что такое демократия, потому что назвать демократией голосование за сирийский эквивалент «нерушимого блока коммунистов и беспартийных», нельзя. Именно поэтому дополнительной проблемой, например, для Сирии сегодня будет не только наличие исламистов, а также тот факт, что у общества нет наработанных механизмов нахождения компромисса и нет привычки к тому, что победитель не забирает все, что победитель знает, что он должен быть осторожным и отдать власть через какое-то время. И я бы сказал, что арабские общества типа сирийского значительно более беспомощны, чем будет российское общество после краха Путина.

- Можно ли говорить, что Россия Асада, что называется, соблазнила и покинула? Ведь Путин с середины 2010-х годов максимально укреплял Асада, разместив в его стране действующую авиабазу, с которой бомбили сирийское население в очередях за хлебом. И вдруг получается, что у России не осталось никакого пороха поддержать друга и союзника тогда, когда ему это больше всего понадобилось. То есть, иранское и российское влияние неожиданно посыпалось – почему?

- Для Путина поддержка Асада важна была не только с политической точки зрения не только для того, чтобы продемонстрировать свою «крутизну» по сравнению с США, которые не спасли своего союзника Мубарака в Египте. У него были и практические соображения: ему нужна была эта база и для проецирования некоего влияния в Восточном Средиземноморье, хотя у России слабый флот, и он несравним с 6-м флотом США в Средиземноморье. Со временем эти базы в Сирии стали очень серьезным элементом двух операций России в Ливии по поддержке полевого командира Халифа Хафтара и для поддержки наемников-«вагнеровцев» в Судане. Был и аспект «по бизнесу»: точно так же, как Геннадий Тимченко, забравший кучу активов в Сирии, делился с кем-то в Москве, у российских баз в Сирии была также экономическая подоплека, хотя она и не была главной. Путин делал ставку на постоянное пребывание там, но он явно не ожидал, что полномасштабное вторжение в Украину 2022 года пойдет так, как оно пошло, и постепенно он стал терять силы. Также, я думаю, в Кремле стали понимать, что сирийская армия, морально разрушенная гражданской войной, ни на что не годна, что режим находился на иностранных штыках, на «Хезболле» и Путине. Это могло бы продолжаться, если бы не решение иранского руководства (в чем я абсолютно убежден) приказать клиентам из ХАМАС напасть на Израиль 7 октября прошлого года для того, чтобы сорвать израильско-саудовские переговоры по установлению дипломатических отношений. Это была роковая ошибка аятоллы Хаменеи. На сегодняшний день можно говорить о почти полной, за исключением Ирака, ликвидации иранского влияния в восточной части Средиземноморья, в регионе, который часто называют Арабским Востоком. Без боевиков «Хезболлы» сирийская армия стоила не больше чашечки кофе. В этой ситуации российская поддержка с воздуха уже не была такой эффективной, какой она могла быть при наличии сил, контролирующих территорию на земле. После зачистки «Хезболлы» израильтянами и их союзниками вопрос существования режима Асада оказался вопросом времени. И этот вопрос был окончательно решен после того, как президент Турции Эрдоган решил, что продолжением его политики должна стать зависимая от него контролируемая сила. Другой вопрос – получится ли у него контролировать эту силу. Но пока можно сказать, что, с одной стороны, безумная авантюра иранского руководства, с другой стороны, затянувшаяся путинская война в Украине, с третьей стороны, амбиции Эрдогана – все это вкупе просто похоронило режим Башара Асада, и похоронило иранское влияние в регионе. Я бы сказал, что на обозримую перспективу восстановление иранского влияния в Ливане, Сирии едва ли возможно. А что, наоборот, возможно – это ослабление в какой-то момент иранского влияния даже в Ираке, в стране шиитского большинства.

- Сохранятся ли российские базы в Сирии, и что Москве придется для этого сделать?

- Здесь для Путина есть проблема. Он мог бы попытаться договориться с Эрдоганом, и думаю, тот факт, что повстанцы не пошли штурмовать базы, связан не только с тем, что это все-таки не такая уж простая операция, но и, наверное, с тем, что Эрдоган мог настоятельно рекомендовать им этого не делать. При этом у меня нет никаких сомнений по поводу того, что суннитское большинство и часть меньшинств, пострадавших от Асада, не испытывают по поводу российских офицеров, мичманов, старшин, прапорщиков и рядовых, которые находятся на авиабазе Хмеймим и на российской военно-морской базе в Тартусе-Латакии, ничего, кроме ненависти. Для них российские пилоты – это люди, которые сравняли с землей один из древнейших городов Ближнего Востока, Алеппо. С этими чувствами придется считаться любой следующей сирийской власти, но любая следующая сирийская власть должна будет считаться с мнением Анкары. Я чувствую, что позиция Эрдогана будет такой – Путин может сохранить эти базы, но Эрдоган скажет: «Сохраняйте, но держите там очень ограниченное число самолетов и кораблей. Вы не можете делать то-то, то-то и то-то, а иначе я просто закрою для вас пролив». То есть, на время, пока будут идти переговоры, базы будут оставаться в Сирии по милости Эрдогана, по милости Анкары. И это – дополнительное унижение для Путина, который при всей своей любви к истории, на самом деле, плохо ее считывает. Путину вообще в Турции должны поставить золотой памятник, потому что с начала он позволил Турции стать ведущим игроком на Южном Кавказе (чего не позволяли ей ни российские императоры, ни генеральные секретари, ни Ельцин, ни Горбачев, ни сам ранний Путин), а теперь, в том числе и с помощью Путина, Эрдоган стал крупнейшей фигурой на Ближнем Востоке. Этот сигнал считывают в Багдаде, в Эр-Рияде, в Аммане, в Каире – везде Путин выглядит слабым. Это не значит, что перед ним будут захлопывать дверь, но это значит, что любые разговоры, которые Путин будет вести, он будет вести под гигантской темной тенью позорного бегства его клиента из Сирии и тотальной зависимости от Эрдогана в регионе. Может даже, ему бы стоило эти базы закрыть самому, чем продолжать в глазах всех быть просто де-факто «младшим братом» Эрдогана. Уже будучи «младшим братом» Си Цзиньпина. При этом на какое-то время базы могут сохраниться, по крайней мере, Путин попробует их сохранить. Получится это или нет – станет ясно уже через два-три года, и это уже отдельный вопрос. Это так же трудно предсказать, как и ситуацию внутри Сирии: она может улучшиться и стабилизироваться, а может перейти в другую фазу противостояния между религиозными и этническими группами.