Лев Гудков: «Иерархия страхов осталась примерно той же, что и раньше»

Война в Украине так или иначе остается главной доминантой, определяющей общественную жизнь страны, считает научный руководитель Левада-центра доктор философских наук Лев Гудков. При этом он отмечает сложность и неоднозначность происходящих в стране процессов.

По мнению социолога, война создает общий негативный фон, на который накладываются многочисленные социально-экономические неурядицы. Об этом и многом другом научный руководитель Левада-центра рассказал в эксклюзивном интервью Русской службе «Голоса Америки».

Виктор Владимиров: На какие размышления наводит вас уходящий год в плане происходящих в общественном сознании процессов?

Лев Гудков: С одной стороны, главная и сквозная цепь событий уходящего года, безусловно, связана с войной (в Украине), которая создает контекст для оценки всего происходящего. С другой – война рутинизируется, люди привыкают к ней и теряют интерес и внимание к происходящему. В первую очередь это касается молодежи. За событиями в Украине пристально следят сегодня в основном люди старшего или даже пожилого возраста.

На это накладывается медленное ухудшение качества жизни, вызванное сильной инфляцией и ростом цен (на многие товары и продукты). Притом, что доходы у части населения все-таки выросли из-за повышенной нагрузки на военно-промышленный комплекс. Тем не менее война создает тревожный фон, а очень большая часть общества погружается в состояние прострации и, я бы сказал, беспамятства. Это порождает стремление вытеснить все неприятные события, информацию, – всё, что угрожает серьезными неприятностями в ближайшей перспективе.

Поэтому люди как бы в надежде на лучшее живут иллюзиями, – а это очень важный компонент поведения в авторитарных режимах. При этом заметна крайняя неуверенность в будущем – и по экономическим поводам, и из-за страха перед новой мобилизацией, и прочее. Общее настроение можно сформулировать так: граждане ждут чего-то неопределенного, каких-то изменений. Война стала хронически позиционной, люди всё больше и больше готовы на то, чтобы побудить власть начать мирные переговоры и прекратить военные действия, но сделать это на условиях путинской программы – по сути капитуляции Украины, подчинения ее внутренней и внешней политики российскому руководству. Тут важно, что это иррациональное желание прекратить войну сопровождается отсутствием всякого понимания того, что происходит в Украине и России. Здесь довлеет стремление вытеснить все проблемы разом, чтобы прийти к состоянию более-менее внутреннего психологического комфорта. Это характеристика психологического или квази-морального состояния российского общества на протяжении второго года войны, некоторое состояние прострации, умственного упражнения самоизоляции и тревожного ожидания будущего.

В.В.: А пришло ли к россиянам понимание того, что нормальная жизнь в условиях войны невозможна?

Л.Г.: Нет. Да и откуда взяться этому пониманию, если фактически общественные дискуссии в стране ликвидированы, независимые СМИ отсутствуют или работают на очень небольшую, ограниченную аудиторию. Соответственно, торжествует дух оппортунизма, демонстративной лояльности к власти, надежд на то, что она каким-то образом решит нарастающие проблемы. Но вместе с тем есть понимание того, что война – это надолго и предсказать, когда она закончится, люди не в состоянии. Поэтому, еще раз говорю, это очень странное состояние, в которое впало российское общество.

В.В.: Россияне смирились, что они не в состоянии что-нибудь изменить к лучшему?

Л.Г.: Да, но нынешняя тактика поведения, приспособление к репрессивному государству – это особенность политической культуры страны, характерная как минимум для последних двадцати лет. Россияне осознают, что изменить ничего нельзя, поэтому считают, что надо по возможности жить своей жизнью, дистанцируясь от государства и демонстрируя ему лояльность в слабой надежде на то, что оно проявит милосердие.

В.В.: Изменились ли главные страхи граждан?

Л.Г.: Иерархия страхов осталась примерно той же, что и раньше. Единственное – резко усилилось опасение роста цен и неуверенность в настоящем. Налицо страхи потерять работу и обнищания. Но люди пока, по крайней мере, не связывают эти угрозы с войной. Однако факт остается фактом: инфляция сжирает все доходы, люди становятся беднее. Две трети вынуждены отказываться не только от крупных покупок, но и ограничивать себя в еде и приобретении самых необходимых вещей. Это очень важная особенность нынешнего поведения. В принципе же за год мало чего изменилось, по мнению россиян, если говорить о предновогоднем опросе в декабре. Ухудшилась работа медицинских учреждений, уменьшилась возможность дополнительного заработка, выросло чувство неуверенности... А так - всё в общем погружено в рутину. Это следствие не только информационной изоляции или режима закрытого общества, но и самоизоляции как способа защиты от неприятных известий.

В.В.: Россия обречена на патернализм?

Л.Г.: Никаких перемен в этом плане не предвидится. До тех пока действительно не начнется очень мощный кризис – не локальный, а такой, какой был, скажем, во времена «перестройки». Вот, если он настолько сильно встряхнет людей, что исчезнут последние остатки веры в "благое государство", в то, что оно должно по-отечески заботиться о благополучии граждан, тогда подвижки в общественном сознании возможны. Но это длительный процесс.