До 2014 года Олег Трачук был главным редактором газеты «Жизнь Луганска». Они с женой воспитывали двух дочек-близнецов с аутизмом. Девочкам было 7 лет, когда в 2014 на Донбассе началась война. Проведя под обстрелами несколько месяцев, Олег закрыл газету и увез семью из Луганска в Бровары. После пережитого девочкам понадобилось три года на реабилитацию. В 2022, когда началось полномасштабное вторжение в Украину, Олег и его семья снова были вынуждены бежать – на этот раз в Швецию. О том, какой ценой обходится война здоровью особенных детей и почему родителям приходится идти на обман – в интервью Олега Трачука «Голосу Америки».
Г.А.: Как для вас началась война?
О.Т.: Для меня это третья война. Я родился и вырос в Грузии. Начало 90-х ознаменовано многими конфликтами, в том числе, внутренними. Я уже видел войну как журналист, снимал видео. Был драйв. Этот юношеский максимализм: вот щас мы… Когда ты один, ты ни за кого не несешь ответственность. После развала Советского союза я решил переехать в Украину. Денег хватило доехать до Луганска. Начинал от мальчика, который носит штатив для оператора на телевидении, и дошел до главного редактора весьма уважаемого регионального печатного издания. Потом был 2014 год. Хоть я и слышал взрывы в 90-е, но 2014-й… Когда за твоей спиной стоит семья, это воспринимается иначе. Если то был юношеский драйв, то теперь становится страшно. Когда звучали взрывы, мы обманывали девочек. Мы говорили: это салют. Они обожают салюты. Весна 2014 года была богата на звуки салютов для моих детей. Вот это тот случай, когда хорошо, что они не все понимают. В июле 2014, когда российские войска фактически зашли в Луганск, когда электричество пропало больше, чем на месяц, мы выехали. Мой дом попал в оккупацию. Чужие люди живут в моей квартире, которую я честным трудом заработал, честно выстраивал, вырастил там детей.
Г.А.: Сколько лет тогда было детям?
О.Т.: Семь. Дети уже имели определенные сложности. Они живут в своем мире, в своем домике. У каждой – своя игрушка, своя книжка, своя подушка, свои стены, свои кровати. И когда начинаешь выкидывать ребенка из этого, начинается крик. Причем их двое, и это стереозвук. Я так грустно шучу. Мы переехали в Киевскую область, примерно в 40 километрах от Киева. Над нами пассажирские самолеты заходили на посадку в киевский аэропорт Борисполь. И этот звук первое время всех нас дергал. Дети постоянно кричали. Из 24 часов – 20 они кричали. Потому что это был не их домик – в прямом и переносном смысле.
Г.А.: Насколько сильно этот переезд повлиял на их состояние?
О.Т.: После 2014 года нам пришлось потратить три года очень активной реабилитации, чтобы вывести их на уровень хотя бы 2013 года – за счет и нашего здоровья тоже, тогда мое здоровье и поломалось. У меня серьезная инвалидность: сахарный диабет и онкология, которая, надеюсь, в прошлом. Им понадобилось три года активной реабилитации ежедневно, с утра до ночи, а в субботу и воскресенье – удвоенной, чтобы вернуться (в состояние) конца 2013-го. Это был постоянный крик. Их было слышно за два-три квартала. Они ходили на специальные занятия к психологу, логопеду, в специальную школу. И вот жена их ведет, а я слышу за два квартала, как они кричат. Даже люди вначале подходили, полицию вызывали: что вы мучаете детей? Потом объясняли –говорили, давайте мы вам поможем. Три года это тянулось. До войны, дома, в Луганске, они так не кричали.
Г.А.: Это повлияло на вашу профессию?
О.Т.: После рождения деток я ушел из политико-экономической журналистики в социальную. Я, кстати, пошел учиться ради этого на психолога и защитил магистерскую, получив диплом. Когда мы переехали под Киев, в районный центр Бровары, я начал работать как волонтер, как создатель общественной инициативы, касающейся детей с инвалидностью. А в 2021-м стал директором муниципального центра детской реабилитации в Броварах.
Г.А.: И тут наступил 2022-й и полномасштабное вторжение. Как оно началось для вашей семьи?
О.Т.: Окна квартиры, которую мы снимали, выходили на частный сектор. За ним, ближе к границе города, стояла воинская часть. Один из первых ударов был нанесен по ней. В первые дни экспериментировали с разными системами оповещения. Ты все это себе ставишь, (а когда звучит сигнал тревоги – Г.А.) первым делом что делаешь? Ты не прячешься, а бежишь к окну – посмотреть, куда летит. А семью быстро засовываешь в ванную. Спят все прямо в чугунной ванне. Мы там все намыли, сложили все необходимое. По состоянию здоровья я непригоден к военной службе. Когда все началось, я пошел в территориальную оборону, но мне сказали: иди ты домой со своими болячками, ты нужен детям. А я в армейские годы был поваром. И позже мне позвонили: будешь готовить обеды для ВСУ. Все детские сады были законсервированы, детей отправили домой. Один из детских садов открыли, волонтеры подвозили продукты, мы готовили, отправляли. Шло наступление, фактически уже русские войска входили в город. И была инициатива Виталия Кличко, мэра Киева, – детей и людей с инвалидностью вывезти за пределы страны. Я приготовил обед, мне звонит жена: есть такая возможность. А мы помним, как три года мучились, и я не уверен, что смогу выдержать повторение. Кроме диабета и онкологии, у меня еще и с сердцем проблемы. Уже доходили слухи о том, что творилось в Буче. Мы были следующие. А девочки, во-первых, близнецы, во-вторых, симпатичные. То, что они уровня трех-четырехлетних детей – это уже дело второе. Что с ними будет? Ну, вы понимаете, не буду уточнять. В Луганске им было шесть-семь лет, это развивающийся организм, мы могли переломить. А сейчас, когда им 15-16? Это могло войти в такой ступор, что никакие реабилитационные мероприятия не помогли бы. Поэтому мы решили выехать – сначала в Польшу, оттуда в Стокгольм.
Г.А.: Это была весна 2022?
О.Т.: Да. Мы сказали девочкам: у нас просто большой отпуск. Мы едем на поезде, мы едем автобусом, едем на кораблике, потом еще автобусом. Мы путешествуем. Это их усмирило, потому что после 2014 года… Вот, знаете, такие клетчатые сумки? В комнате, где мы жили, нельзя было с места на место их переставить, чтобы подмести, потому что девочки думали, что мы опять куда-то едем. Мы пошли на хитрость, которую поддерживаем уже второй год. Нас спасло то, что путешествие необычное. Они на корабле никогда не плавали, а тут – паром из Гданьска в Стокгольм. Потом еще через всю Швецию ехали. Мы въехали в Швецию, и дальше миграционная служба нас отправила сюда. Мы находимся от Стокгольма за 1100 километров, на финской границе. В 100 километрах от нас – резиденция Йоулупукки, финского Санта-Клауса. Здесь полярная ночь, темно, мороз. Сейчас потеплело, -20, вчера было -30. Это фактически полярный круг. Мы приехали сюда в конце апреля, выходим из автобуса - и вываливаемся в снег по пояс. А девочки обожают все, что связано с зимой. Они обожают рождественские и новогодние праздники. Для них «Снежная королева», диснеевское «Холодное сердце» – это святое. Они были счастливы, что попали в снег. Сюда мы приехали за пару дней до их дня рождения. Мы сказали: на новом месте будем праздновать ваш день рождения. Обдурили так, ну, каюсь. Долгая зима, которая многих раздражает, для моих детей – это хорошо. А что хорошо для моих детей, значит, и мне хорошо.
Г.А.: Вы в Швеции уже почти два года. Как вам живется там сейчас?
О.Т.: Спокойствие моих детей – это то, чего общими усилиями добрых людей удалось добиться в ходе этой войны. Когда мы сюда приехали, я за месяц похудел на 15 килограммов, начались проблемы с зубами, проблемы с организмом. Я по утрам бреюсь. В мирное время мы с женой вечером идем в театр – я должен еще раз побриться, потому что к вечеру у меня вырастает щетина. Теперь такая щетина вырастает за неделю. То есть, произошел сбой. Но детям нравится. Самое главное –здесь принимают людей и особенно детей с инвалидностью. На них никто косо не посмотрит. Никто не скажет, что мама плохо воспитывает ребенка. Спокойно можно отпустить ребенка, даже такого сложного, как наши девочки, и ничего не произойдет.
Г.А.: Вы думаете оставаться в Швеции?
О.Т.: Резонный вопрос. У Украины сейчас так называемый посттравматический синдром. Я прекрасно понимаю, что две девушки могут быть причиной каких-то инцидентов. Внешне они обычные. Если в Швеции они как-то криво посмотрят, кому-то не ответят или что-то скажут невпопад, на это не обратят внимания. Если в Украине они в магазине кому-то наступят на ногу или что-то скажут громко, это может привести к нехорошим для них последствиям. Я боюсь, что не смогу их защитить. Есть извечная фраза – в чем смысл жизни? Для меня это моя семья и мои дети. Это мой смысл жизни.