Творчество Владимира Набокова нередко вспоминается в контексте его наиболее известных произведений – культовой «Лолиты», книг «Камера обскура», «Бледный огонь», «Пнин» и многих других романов, ставших классикой мировой литературы. Но недавнее открытие, сделанное в библиотеке Йельского университета, позволяет взглянуть на писателя и с другой стороны – как, возможно, первого признанного классика, писавшего о героях комиксов.
Речь идет о считавшемся утерянным стихотворении The Man of To-morrow’s Lament («Горести Человека завтрашнего дня»). Его обнаружил литератор Андрей Бабиков в архиве американского публициста Эдмунда Уилсона, одного из наиболее влиятельных литературоведов США прошлого века. Уилсон хорошо знал Набокова и даже работал с ним над несколькими литературными проектами (например, переводом на английский пьесы Александра Пушкина «Моцарт и Сальери»).
Как пишет издание Times Literary Supplement, опубликовавшее утерянное стихотворение, Набоков отправил его Уилсону (который помогал ему в США) в 1942 году. Писатель упомянул, что именно с подачи Уилсона было написано стихотворение.
После этого работа Набокова ушла Чарльзу Пирсу, одному из редакторов журнала The New Yorker. В сопроводительном письме Набоков, на тот момент проживавший в США два года, отметил, что «испытывает невероятные затруднения в изъяснении на новом для себя языке», указав на возможные грамматические ошибки и неточности.
Пирс, тем не менее, отказал писателю в публикации. На тот момент Набоков еще не пребывал в статусе классика (ставшая бестселлером «Лолита» вышла лишь 13 лет спустя), и Пирс посчитал, что американская публика не поймет произведение автора.
«Пирс вряд ли мог представить, что отказ в публикации в The New Yorker, возможно, первого в мире стихотворения о Супермене, будет означать, что это произведение так нигде и не будет опубликовано, – приводит слова Андрея Бабикова The Guardian. – Так же как и вряд ли мог представить, что автор [...] к концу 1950-х станет всемирно известным писателем [...], а отклоненное стихотворение станет потерянной страницей в его творческой биографии».
Кадр из фильма "Супермен" 1978 года. В образе главного героя - актер Кристофер Рив
Набоков был, возможно, первым (и явно одним из немногих) известных писателей, кто решил посвятить литературное произведение персонажу комиксов. «Горести Человека завтрашнего дня» не были посвящены подвигам Супермена или его борьбе со злом. Напротив, Набоков поднял весьма деликатную тему, которую даже сами авторы комиксов о «Человеке из стали» не так-то часто поднимали: невозможность иметь детей (и в целом физической близости) с возлюбленной Супермена, Лоис Лейн.
В тексте Набоков делает отсылку к шекспировской трагедии «Король Лир» (персонаж которой, граф Кент, является тезкой Кларка Кента, т.е. Супермена). Помимо этого Набоков, вероятно, использует цитату с обложки комикса Superman #16 - на ней Лоис Лейн смотрит на статую Супермена и произносит фразу «О, Кларк - ну разве он не прекрасен?!»
Ниже мы приводим оригинальный текст стихотворения из журнала Times Literary Supplement. В сети также появились несколько переводов на русский язык (к примеру, один из них был опубликован на странице веб-журнала «Мир Фантастики»).
The Man of To-morrow’s Lament
I have to wear these glasses — otherwise,
when I caress her with my super-eyes,
her lungs and liver are too plainly seen
throbbing, like deep-sea creatures, in between
dim bones. Oh, I am sick of loitering here,
a banished trunk (like my namesake in «Lear»),
but when I switch to tights, still less I prize
my splendid torso, my tremendous thighs,
the dark-blue forelock on my narrow brow,
the heavy jaw; for I shall tell you now
my fatal limitation ... not the pact
between the worlds of Fantasy and Fact
which makes me shun such an attractive spot
as Berchtesgaden, say; and also not
that little business of my draft; but worse:
a tragic misadjustment and a curse.
I’m young and bursting with prodigious sap,
and I’m in love like any healthy chap —
and I must throttle my dynamic heart
for marriage would be murder on my part,
an earthquake, wrecking on the night of nights
a woman’s life, some palmtrees, all the lights,
the big hotel, a smaller one next door
and half a dozen army trucks — or more.
But even if that blast of love should spare
her fragile frame — what children would she bear?
What monstrous babe, knocking the surgeon down,
would waddle out into the awestruck town?
When two years old he’d break the strongest chairs,
fall through the floor and terrorize the stairs;
at four, he’d dive into a well; at five,
explore a roaring furnace — and survive;
at eight, he’d ruin the longest railway line
by playing trains with real ones; and at nine,
release all my old enemies from jail,
and then I’d try to break his head — and fail.
So this is why, no matter where I fly,
red-cloaked, blue-hosed, across the yellow sky,
I feel no thrill in chasing thugs and thieves —
and gloomily broad-shouldered Kent retrieves
his coat and trousers from the garbage can
and tucks away the cloak of Superman;
and when she sighs — somewhere in Central Park
where my immense bronze statue looms — «Oh, Clark ...
Isn’t he wonderful!?!», I stare ahead
and long to be a normal guy instead.