Виталий Дымарский: Америка глазами европейца

Мое открытие Америки произошло в конце 80-х, когда в Москве появился мой двоюродный брат, который уехал в США лет за десять до того. Он удивленно спросил, а почему бы мне не съездить к нему в гости. Я легко согласился.

Так состоялась моя первая встреча с Нью-Йорком, которая была больше похожа на сон. Конечно же, в первый раз я толком Америку не увидел, потому что был погружен в визиты к родственникам и знакомым, то есть круг моей географии был ограничен Бруклином и Брайтоном, которые на меня, скажу честно, произвели неоднозначное впечатление.

Но потом эта страна стала мне намного ближе, потому что в ней восемь лет прожили мои родители, и я мотался туда каждый год, иногда по два раза. Именно тогда я попытался к ней сформулировать свое отношение и понял, что оно у меня двоякое.

С одной стороны, это восхищение. Я понимал, что передо мной великая страна. Страна, дающая миллионам людей достичь своей мечты и состояться, хотя и в ней необходимо везение. Это была рациональная оценка.

Но эмоционально я понял – это не моя страна. Я до сих пор пытаюсь объяснить, почему во мне возникло это чувство, но так и не могу понять. Это как книжка или фильм – одному нравится одно, другому другое.

Решив не присоединяться к родителям, которые меня на это уговаривали, я, тем не менее, из-за частых поездок к ним стал всматриваться в американскую жизнь.

Конечно, это очень разная страна.

Нью-Йорк с его небоскребами и американская глубинка, которая до сих пор вполне «одноэтажна», как и в начале прошлого века, во времена путешествия по ней Ильфа и Петрова. Кажется, что между Манхэттеном и глухой провинцией нет ничего общего. Тем не менее, это одна страна, рожденная историей и людьми, которые текли сюда в поисках счастья.

А есть еще Вашингтон, мой любимый город. Любимый, наверное, потому, что напоминает мне Европу, которой я остаюсь предан.

Именно потому, что я до мозга костей европеец, я пытался непривычную Америку уложить в европейские координаты. И, в конце концов, нашел для себя определение, что Америка – это множество миров, переплетенных друг с другом.

Когда сталкиваешься с чем-то незнакомым, то стараешься уложить это в привычные формы.

Почти всех моих друзей во время первого визита в Америку, естественно, поражают манхэттенские небоскребы. И потом что бы друзья ни увидели, все сравнивается именно с ними.

В этом смысле у меня произошло все наоборот, потому что для меня, вы будете смеяться, «небоскреб» – это было французское понятие. Дело в том, что в моей любимой Франции есть провинция Дефанс. И во времена де Голля, который, как известно, был ярым антиамериканистом, именно у него возникла идея построить в пику американцам свой небоскреб. Идея была в том, что в Манхэттене, как он считал, небоскребы некрасивые, а у него получится красивый.

Но я, в отличие от де Голля, так не считаю, поэтому я любовался американскими небоскребами, где только их ни находил. Куда бы я ни приезжал, я искал глазами местный «даунтаун», в котором обязательно высится парочка небоскребов. Их бесконечность форм и разнообразие цветов до сих пор приводят меня в восхищение.

Но справедливо сказано, что настоящая Америка – это ее глубинка. Это справедливо, потому что именно в Техасе я открыл провинциальную Америку. Открывал я ее с Владимиром Путиным, который был тогда президентом России. Его пригласил к себе Джордж Буш-младший. Пригласил с частным визитом в Техас, где у него ранчо. И, кстати, мы с моим коллегой, журналистом Андреем Колесниковым, были единственными, кого пригласили взглянуть на эту встречу.

Правда, увидели мы немного. Во-первых, шел сильный дождь. Мы долго ехали по дороге, причем, не всегда асфальтовой. Наконец доехали до ворот ранчо и…дальше нас с Колесниковым просто не пустили. Причем, что удивительно, не только нас, но и охрану Путина из ФСО. Им поставили перед воротами пару специальных вагончиков, в которых они ютились все два дня визита российского президента.

Мы сидели под проливным дождем в машине у ворот и размышляли, что делать дальше. Потом мы с Колесниковым спросили себя: разве мы не опытнейшие в мире журналисты? Заверив друг друга в том, что это именно так, мы последний раз бросили взгляд на огромную территорию ранчо, где вдали, почти у горизонта, виднелся дом, где пребывали лидеры США и России, после чего поехали прочь.

А далее мы сели за стол и написали роскошные статьи в свои издания, в которых были изложены «волнующие подробности встречи». Естественно, о дожде и стоянии под бушевским забором мы не сказали ни слова.

Кстати, неподалеку я стал свидетелем выступления самого Джорджа Буша-младшего. И, скажу честно, меня потрясло не только само выступление, но и реакция людей. Безусловно, понятно, что на выступление собрались его явные сторонники, хотя там стояли и случайные люди. Также следует учесть, что это было время его первого срока, когда его популярность зашкаливала.

Но все равно и это ощущение у меня возникло впервые: было абсолютно очевидно, что перед людьми выступает их президент. Я впервые наблюдал настоящий диалог власти с народом. Настоящий диалог. Конечно, вокруг стояли металлоискатели, крутилась охрана. Но фактически между Бушем и аудиторией не было «стены», никакой дистанции. По тому, как он беседовал с людьми, было абсолютно понятно, что он свой среди своих, что он стал подниматься во власть именно отсюда. Что он не забыл своей биографии и легко, с необычайной естественностью, делает «шаг назад» и ведет непринужденную беседу с теми, кто когда-то впервые отдал за него свои голоса. В его общении не было никаких усилий, чтобы выглядеть органично «рядом с народом», да и в самой публике не было ни тени смущения и подобострастия.

Оказывается, такое возможно.

Думаю, что Америка познается по каким-то мелким, но важным деталям. Однажды я поехал посмотреть на знаменитый Брайтон-бич. Как известно, его издавна оккупировали русскоязычные выходцы из СССР, и там действительно можно прожить жизнь, не зная ни одного слова по-английски. Я долго гулял по дощатой набережной, глядя на сидевших на скамейках родных пенсионеров, а потом зашел в какую-то маленькую лавку купить сувенир. Продавец, естественно, был из «своих».

Пока я вертел в руках какую-то безделушку, зазвенела дверь, и в лавку зашла пожилая американка. Она деловито осмотрела прилавок, взяла в руки какой-то сувенир и, прежде чем задать какой-то главный вопрос, спросила продавца:

– Ду ю спик инглиш?

Вряд ли кого-то удивил бы этот вопрос, но только не меня. Вдумайтесь, в своей стране американка спокойно спрашивает продавца, знает ли он английский. Но в ее вопросе нет ни капли раздражения, она просто интересуется.

Это демонстрирует удивительную специфику Америки как страны, в которой собрались люди с разных континентов, но никто не пытается этих разных людей привести к «единому знаменателю».

Все живут, как живут. Хотят учить язык, чтобы двигаться вперед по жизни – учат. Тогда Америка – плацдарм для твоих новых свершений. Хотят жить в своем застывшем прошлом – нет проблем! Тогда Америка – просто убежище.

Это очень непривычно, но так устроена эта часть света, и в этом ее удивительная притягательность.

Я уже говорил, что Америка – это не моя страна. Но все равно, я ей благодарен хотя бы за то, что в течение восьми лет она была домом для моих родителей. Причем не худшим домом. И в том, что Америка, безусловно, продлила им жизнь – в этом у меня нет никаких сомнений.