Марк Рудинштейн: «Меня поразила одна вещь, которая поражает и сейчас: насколько все продумано и сделано для людей»

Первый раз я приехал в США в 1989 году. Я привез детский коллектив из города Подольска.

Мы приехали в Олбани. Как и предполагалось, раздали детей по американским семьям, а сами, впервые в жизни, поселились в придорожном мотеле.

Потом мы начали осуществлять наши мечты. Они были нехитрые. Например, мы вышли на улицу и купили за доллар сосиску с пивом. Потом еще одну, а потом еще и еще. Не могу сказать, что в СССР мы не пробовали сосисок и не пили пива, просто тут, в Олбани, мы совершали некий новый ритуал. Это была наполовину еда, а наполовину – развлечение.

Потом были выступления наших детей. Конечно, они произвели фурор, но совсем не потому, что это было что-то выдающееся. Просто любое выступление маленьких детей всегда вызывает умиление. И, кроме того, в зале сидели семьи, у которых эти дети жили. В каком-то смысле, это были «родственные» концерты. Так что успех был обеспечен!

Далее, немного освоившись, мы начали осматривать окрестности. Мы ходили и удивлялись тому, что вроде бы мы в большой деревне, но когда ты входишь в большое здание, которое рядом, то оказываешься в настоящем городе. На родине тогда ничего похожего не было. Прохлада, великолепные магазины, кинотеатры, кафе…

И вот тогда-то меня поразила одна вещь, которая поражает и сейчас: насколько все продумано и сделано для людей. Людям не надо куда-то за чем-то бегать и тратить время. Если в Москве, для того чтобы достать что-то нужное, нужно ехать либо в центр, либо на другой конец города, а о провинции я уже не говорю, то в Штатах все рядом – корты, магазины, рестораны, детские площадки, футбольные поля.

Правда, это имеет свою обратную сторону. Например, я часто замечал, что это приводит к своеобразному местному изоляционизму: если ты спрашиваешь кого-то на Манхеттене о чем-то, что находится в Квинсе, то никто ничего не знает. И если в России, хоть и приблизительно, но знают, то в Америке твоя родина – это твой район, и знание о соседнем районе невелико.

Эти поездки с детским коллективом, с которого я начал свой рассказ, продолжались несколько лет, и всегда их выступления проходили крайне успешно.

Потом в моей жизни начался новый период, связанный с тем, что я основал кинофестиваль «Кинотавр». Местом его проведения был выбран город Сочи, но после нескольких лет удачного проведения фестиваля мы стали выезжать со специальной программой «Эхо Кинотавра» по России, а потом и за рубеж.

Естественно, что мы поехали в Штаты и выступали в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Выступления проходили с огромным успехом. Для этого успеха многое совпало. Во-первых, в то время постепенно начали появляться качественные отечественные фильмы. Во-вторых, перед показом фильма на сцену выходили звезды советского кино. А в зале, напомню, сидела аудитория, которая знала и ценила именно этих звезд.

В Нью-Йорке наши выступления проходили на Манхэттене и в Бруклине. И я впервые увидел, что в одном городе могут быть две различные аудитории, никак друг на друга не похожие. В рамках фестиваля «Кинотавр» мы показывали новое российское кино. Так вот, на Манхеттене приходит публика, желающая соприкоснуться с искусством, желающая понять, что такое «новое русское кино». В Бруклине – другая ситуация. Там тоже интересуются кино, но сам фильм – это только один из этажей интереса. Для выходцев из СССР любой русский фильм – это целый шлейф, состоящий из географии, событий, людей и собственной прошлой жизни.

Поэтому русская публика ходит не только на фильм, но и для «переписи населения» – других посмотреть и себя показать. Когда они смотрят кино, то непосредственны, как дети. Увидев какой-то кадр из фильма, где действие происходит в Одессе, кто-то может крикнуть через весь зал: «Николай, ты помнишь, тут был рыбный магазин!» Это особая публика, которая в фильме ищет не только искусство, но и свою жизнь, оставленную где-то на Родине.

Конечно, я езжу в Америку и сейчас, практически каждое лето. И это дает мне возможность наблюдать, как она меняется.

А она меняется, особенно после 11-го сентября. Стало больше подозрительности к приезжим, больше проверок, больше напряженности. Я помню, как я был в Майями, и полиция по телевизору призывала граждан сообщать о подозрительных людях и разговорах. И одна женщина в кафе услышала разговор трех афроамериканцев, который показался ей подозрительным: ей показалось, что они говорят о терактах. Она позвонила в полицию, и началась настоящая погоня. Полиция перекрыла трассу, идущую в Майами, а была жара и люди падали в обморок. Потом эту машину догнали и стали в нее стрелять. Потом вытащили из нее этих ребят, но оказалось, что они из добропорядочных и весьма состоятельных семей, что они студенты и к терроризму никакого отношения не имеют.

Самое интересное, что дама, которая о них сообщила, она вначале была героиней, но потом стала объектом насмешек, хотя просто исполнила просьбу полиции. Но дело даже не в этом случае. Дело в атмосфере. Трудно в этом винить Америку, ведь на нее действительно напали террористы. Но, к сожалению, сейчас я в ней наблюдаю те, не самые лучшие, черты, которыми когда-то «славился» СССР. Это подозрительность, грубость в аэропортах, полицейское хамство. Еще раз повторю, эти изменения объяснимы, но, честно говоря, вряд ли оправданы для такой страны.

Но, все равно, я вот сейчас пробыл месяц в Сакраменто, был у внука – он учится там в теннисной академии. И я вновь поразился, насколько все удобно, насколько все сделано для семьи и особенно для детей. Этот комфорт приводит к очень важным вещам.

Например, я ездил в Штаты каждый год много лет подряд и, конечно, познакомился с множеством семей. И у них в тот момент было по одному или два ребенка. Потом американцы, помнится, объявили программу по увеличению рождаемости и укреплению семьи. Так вот, лет через шесть я неожиданно обратил внимание, что в этих же семьях уже, вместо двух, пять или шесть детей. Это потому, что американцы в этой программе многое предусмотрели, а не только 250 тысяч рублей на ребенка, как в России.

Конечно, количество прожитых лет обратно пропорционально уменьшает желание летать на большие расстояния. Но что делать, нужно летать в Сакраменто к внуку, который показывает недюжинный талант теннисиста и с сентября опять начнет там тренироваться.