Элла Полякова: расследование убийства Эстемировой не ведется

  • Анна Плотникова

Наталья Эстемирова

Член президентского Совета по правам человека делится воспоминаниями о погибшей правозащитнице
15 июля 2009 года в селе Гази-Юрт (Ингушетия) была убита сотрудница представительства Правозащитного центра «Мемориал» в Грозном Наталья Эстемирова.

В четвертую годовщину гибели Натальи Эстемировой корреспондент «Голоса Америки» побеседовала с председателем общественной правозащитной организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга» и членом Совета по правам человека при президенте РФ Эллой Поляковой.

Анна Плотникова: Расскажите, пожалуйста, историю вашего знакомства с Натальей Эстемировой.

Элла Полякова: Мы с Наташей познакомились, когда она приехала к нам в Санкт-Петербург на семинар «Солдатских матерей».

Это был 1997 год – разгар первой чеченской войны. Мы тогда активно не принимали эту войну, но вместе с тем пытались понять, что происходит, и приглашали чеченских женщин к нам в Санкт-Петербург, чтобы вместе подумать, что нам делать дальше. Как остановить войну.

Все эти годы мы с Наташей активно сотрудничали, и она показывала пример настоящей правозащитницы. Она была очень простой, без какой бы то ни было мании величия. Я помню, был семинар, опять же у нас в города. Она только что вернулась из Европы, где получила какую-то большую премию миротворческую. А мне в это время нужны были деньги на какого-то адвоката. Она ко мне подошла и сказала: «Давай я тебе отдам эти деньги, чтобы ты заплатила (адвокату)». Я ответила: «Наташа, лучше, если ты будешь помогать людям в Чечне».

Она была искренним человеком, настоящей правозащитницей. Без какой-либо помпы, но с большим человеческим достоинством.

Пять лет назад, когда я была у нее в Чечне, у нее были очень серьезные стычки с президентом Кадыровым, потому что она была категорически против платков, которые тогда вводили в Чечне. Она была против практики захвата людей. Она реально работала в Чечне, помогала людям, точно так же, как мы в Петербурге. И это нас объединяло.

А.П.: Сообщения о гибели Натальи Эстемировой поступили в середине июля 2009 года. Помните ли вы свою первую реакцию на эту новость?

Э.П.: Да. Дело в том, что я за три дня до этого ночевала у Наташи дома. У меня была гуманитарная миссия в Чеченской республике, и мы помогали людям искать без вести пропавших. Т.е., когда отцов семейств увозили военные, и дети оставались безо всякой помощи государства.

И вечерами мы возвращались к Наташе в квартирку и разговаривали долго. Ее дочка Лана играла на гитаре, в доме были кошка с котятами, птички. А Наташа была очень напряжена, потому что давление на нее в это время было очень серьезное.

А утром мы шли на кольцевую остановку маршрутки. И Наташа мне говорила: «Посмотри, ужас какой: мы едем по улице генерала Трошева!».

Потом мы приезжали в «Мемориал» и принимали людей. По вызову мчались на помощь кому-то. То есть несколько дней мы жили жизнью, которой Наташа жила постоянно.

Надо сказать, что в эти дни у нее постоянно болела голова, и она очень сильно беспокоилась о Ланке – о своей дочке.

И когда я вернулась, то через три дня Наташу убили. Ее как раз захватили на этом кольце, откуда она каждое утро пунктуально ездила работу. Там ее захватили и расстреляли. Поэтому, когда я узнала, что ее убили, у меня был шок: как это возможно, мы же расстались три дня назад? И еще я подумала о Ланке и об ее домашних.

И вот прошло уже четыре года, а я до сих пор не понимаю: как это возможно?


А.П.: Вы вместе с Натальей Эстемировой совершали поездки по Северному Кавказу. Как местные жители относились к правозащитникам?

Э.П.: Мы развозили гуманитарную помощь по селам Чечни, и мне запомнился один разговор. Там были старые бабушка с дедушкой, у них остались внуки, а родителей забрали военные на БТРах, и их, наверно, уже не было в живых. И когда я сказала: «Вы простите, ведь эта помощь – она же такая маленькая (мешок муки, мешок сахара, масло, чай и что-то еще), простите нас за эту войну».

А мне этот дедушка говорит: «Вы не извиняйтесь, потому что мы пережили 1944 год, мы ели траву. Тогда было страшнее, а сейчас – ничего, мы переживем».

И это достоинство, которое в простых людях Чеченской республики есть – осталось и никуда не делось – конечно, вот это поразительно.

А.П.: Согласно официальным сообщениям, тогдашний президент России Дмитрий Медведев выразил возмущение этим убийством и дал поручение главе Следственного комитета при прокуратуре РФ Александру Бастрыкину принять все необходимые меры для расследования убийства.

Президент Чечни Рамзан Кадыров назвал убийство «чудовищным» и заявил, что будет лично контролировать поиски преступников. На сегодняшний момент основной версией убийства Натальи Эстемировой следствие считает месть чеченских боевиков. Вы согласны с этой версией?

Э.П.: Все это неправда. Расследование не ведется – как и в случае убийства Ани Политковской. Так что все это – трескотня. На самом деле никакого расследования нет, а это как раз дает возможность беззакония, продолжения безнаказанности преступлений против людей.

Поэтому когда на прошлой неделе было выездное заседание президентского совета (по правам человека – А.П.) в Чеченской Республике, оно было посвящено как раз исчезновению людей. И надо сказать, что реакция должностных лиц была недоуменной. Им, видимо, непонятно, что закон должен работать для всех, что если человек захвачен в рабство, то его надо освобождать. Если было решение Европейского суда, то его нужно исполнять. Если следователь вызывает полицейского, то нужно явиться на допрос. И так далее.

И то, что в этом регионе отсутствует ценность человеческой жизни, это стало очевидно, и от этого стало страшно. Понимаете, там люди живут просто по понятиям. Российские законы, к сожалению, там не работают.

А.П.: В таком случае, как вы думаете: Наталья Эстемирова погибла не напрасно?

Э.П. Нет, не напрасно! Наташа – может быть, это очень громко прозвучит – святая, которая спасает честь Чечни. И после ее гибели в Чечне стало гораздо труднее, атмосфера стала тяжелой. Но это значит, что все-таки появятся новые достойные люди, которые встанут на защиту человеческой жизни. Я верю в это.