В своей книге «Дорога излишества» [Marcus Boon The Road of Excess, Harvard University Press] Маркус Бун пытается доказать, что существует особый род литературы или, как теперь говорят, существует специальный «дискурс», определяемый наркотиками. Речь идет не о сюжетах, связанных с наркоманией, а о текстах, написанных авторами, которые употребляли наркотики.
Дело это в литературе не новое. Основателем наркотического дискурса все признают англичанина Томаса де Куинси, чья книга «Признания англичанина, потребляющего опиум» вышла в 1821 году и имела стойкий успех. Как доказал в свое время академик Алексеев, Гоголь использовал в «Невском проспекте» описания наркотических галлюцинаций из книги де Куинси. Еще более известным потребителем опиатов в XIX веке был Шарль Бодлер, которому принадлежит классическое выражение «искусственный рай». То есть рай-то он рай, в нем тебе хорошо, но рай - фальшивый, и неизбежное изгнание из рая в этом случае особенно болезненно.
Маркус Бун убеждает читателя в том, что по характеру прозы, по ее стилистическим особенностям можно распознать, какими именно наркотиками увлекается автор. Вот характерный пассаж из де Куинси: «На меня глазели, ухали, стрекотали, корчили мне рожи обезьяны, волнистые попугайчики и какаду. Я вбегал в пагоды и на столетия застывал на их вершинах или в потайных комнатах. Я был идолом. Я был жрецом. Мне поклонялись. Меня приносили в жертву. Через леса Азии бежал я от гнева Брамы. Вишну ненавидел меня, и Шива поджидал меня в засаде. Внезапно я наскочил на Изиду и Озириса. Они сказали мне, что я совершил нечто такое, от чего трепещут ибис и крокодил. На тысячелетия был я похоронен в каменном гробу с мумиями и сфинксами в узких камерах в середине вечных пирамид. Крокодилы покрывали меня тлетворными поцелуями, и я лежал, окруженный неизъяснимыми слизистыми существами в камышах на нильском иле».
На мой взгляд читать такое примерно так же интересно, как выслушивать подробный рассказ о чужом сне, но Маркуса Буна интересует не столько качество прозы, сколько ее связь с определенным наркотическим веществом. В случае де Куинси это хорошо документировано. Известно, что он принимал 320 гран (примерно три грамма) опиума в день. После этого картинки из популярных журналов и начинали плясать у него в мозгу.
Бун высказывает предположение, что у человека, «торчащего» на опиатах, возникает непреодолимая потребность пересказывать свои занудные галлюцинации, и полагает, что эта патологическая болтливость определяет и творчество популярного в некоторых кругах Уильяма Берроуза (которого и на русский стали недавно переводить).
Что для де Куинси, что для Берроуза характерна этакая смесь желания напугать читателя ужасами наркомании и в то же время хвастовства своими наркотическим опытами. Вот почти наудачу отрывок из Берроуза: «Оболочка личности исчезла, растворилась в жаждущих дури клетках организма. Внутренние органы и клетки, гальванизированные до отвратительной насекомоподобной активности, казалось, вот-вот вырвутся на поверхность. Лицо, искаженное до неузнаваемости, было одновременно сморщенным и опухшим». Ох, как страшно! Пожалуй что крокодилы и попугаи де Куинси и то интересней.
Иной эффект производят на писателя амфетамины. Они побуждают к неудержимой, бесконечной и бессмысленной деятельности. Наркоман под действием амфетаминов может, например, часами, пуская слюни, тщательно переставлять книжки на полке по алфавитному порядку фамилий корректоров на последней странице. Из писателей-амфетаминщиков Буна особенно интересует Жан-Поль Сартр. Просили Сартра, например, написать предисловие к сборнику Жана Жене, страниц на пятьдесят, он принимался за работу и не мог остановиться, пока не накатает том на восемьсот страниц.
При этом писал он так: «Должно быть отмечено, что такая регуляторная тотализация реализует мою имманентность в группе в квазитрансцедентность тотализирующей третьей стороны; ибо последняя, в качестве создателя объективностей и организатора средств, вступает в напряженное и противоречивое отношение трансцедентности-имманентности, так что моя интеграция, хотя она реальна здесь и сейчас, которые меня определяют, в чем-то остается незавершенной, а именно в здесь и сейчас, характеризующих регуляторную третью сторону».
Вот так строчил Сартр, подкрепляясь амфетаминами, пока не кончался день, входила на цыпочках Симона де Бовуар, вносила на подносе барбитураты, без которых писатель не мог заснуть, а утром амфетамины, без которых не мог бодрствовать.
Прозу, о которой идет речь, называют «психоделической», что значит «проявляющей сознание». Как показывает Маркус Бун, сознание, обнаженное при помощи фармацевтических средств, проявлять не стоит, поскольку оно уже этими же средствами отравлено и посторонним совершенно неинтересно.
Кстати сказать, Бун напоминает нам, что и в состоянии алкогольного опьянения никто никогда ничего путного написать не мог. Это признавали сами серьезно пьющие писатели - от Артюра Рембо до Эрнеста Хемингуэя. Впрочем, мы это и сами знаем.