Споры о политическом значении нынешнего американо-российского саммита начались задолго до прибытия Барака Обамы в Москву. Ведутся они по обе стороны океана – и, стало быть, в двух различных политических контекстах. Как воспринимается встреча двух президентов в России?
На однозначный ответ в данном случае рассчитывать не приходится – не только из-за размеров страны, но в первую очередь из-за пестроты ее политического спектра. Как обычно, в ходу крайние оценки – от самых радужных до откровенно пессимистических. Стремясь ознакомить свою аудиторию с максимально широким разнообразием мнений и подходов, Русская служба «Голоса Америки» обратилась за комментарием к известному политологу, директору московского Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Борису Кагарлицкому.
А.П.: Господин Кагарлицкий, еще в 80-е годы вы представляли левое крыло советского диссидентства. Чего вы ждете от встречи американского президента, которого его критики нередко характеризуют как левого, с нынешним российским руководством?
Б.К.: Пожалуй, сегодня уже можно говорить не только об ожиданиях, но и об определенных результатах. Правда, результаты эти – довольно двусмысленные. На мой взгляд, Барак Обама получил от Москвы гораздо больше, чем Москва от него. Он получил разрешение на транзит американских грузов в Афганистан через российскую территорию, что является вполне конкретным результатом. А что взамен? Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений подписан только в рамочном виде и, стало быть, представляет собой нечто весьма неопределенное. Пока что это только параметры… Реальный договор еще не подписан. А вот Москве не удалось добиться от Обамы однозначного обещания прекратить размещение элементов противоракетной обороны в Восточной Европе. Мне кажется, что, строго говоря, в плане межгосударственных отношений в выигрыше оказался Вашингтон. Примечательно и то, что Обама принял решение встретиться и с представителями оппозиции, причем в довольно широком составе.
А.П.: Между тем, как вы знаете, некоторые российские либеральные политологи обвиняют влиятельных американских экспертов в том, что они, прямо или косвенно, призывают Обаму, имея дело с Россией, не слишком акцентировать вопрос о правах человека и демократических ценностях…
Б.К.: Думаю, что вся эта дискуссия не имеет большого значения. Прежде всего, когда слова о правах человека раздаются из уст российских либеральных политологов, то необходимо понимать, что речь идет о правах либеральной элиты по отношению к Кремлю. По большому счету, это просто жалобы на то, что вот, дескать, раньше мы были при власти, а теперь нас заменили какими-то новыми ребятами, которые выполняют нашу работу гораздо дешевле, и поэтому нас прогнали. Вот и вся основа конфликта. Ничего другого я в нем не вижу. По существу, этот конфликт волнует только его участников. Подавляющее большинство населения России этим не интересуется. Что же касается нарушений прав человека, то они как были в те времена, когда либералы господствовали, так и продолжаются сейчас – примерно в том же объеме. Да и нарушаются права примерно тех же людей. Ну, а то, что либералы сейчас стали жертвами того режима, который они сами старательно создавали на протяжении предыдущих полутора десятилетий… Заслуженное наказание.
А.П.: Каким, по вашему мнению, будет долговременное воздействие саммита на двусторонние отношения и на внутриполитическую ситуацию в России?
Б.К.: Думаю, что ни на то, ни на другое этот саммит долговременного воздействия не окажет. По одной простой причине: ход событий будет определяться реальностью мирового экономического кризиса. А также, разумеется, тем, как будет развиваться экономический кризис в России. Этот кризис самое меньшее через год приведет к радикальным изменениям как на международном уровне, так и внутри России.
А.П.: Какие изменения вы имеете в виду?
Б.К.: Будут другие правила игры. Другие вопросы… Резко повысится – скорее всего, к осени – уровень безработицы, а с ним – и всех социальных проблем. Скорее всего, это повлечет за собой политические изменения и в Москве, и в Вашингтоне. Нужно будет что-то делать с этими проблемами. Какое-то время будет, скорее всего, вообще не до международной политики. А с другой стороны, нынешние договоренности в условиях кризиса будут забыты просто потому, что они ни к чему не приведут. Придется заниматься совсем другими вещами.
А.П.: Какими?
Б.К.: Видите ли, когда приходится ожидать экономических катаклизмов, я не очень понимаю, какое все это имеет значение. Промышленное производство в России уже сегодня сократилось примерно на 10-12% по сравнению с прошлым годом. Соответственно растет и безработица. По-настоящему все еще впереди, потому что впереди – новая волна банковского кризиса. Наверняка впереди и социальные волнения. И, разумеется, перестановки в администрации. Не думаю, что в этой ситуации будет так важно, сколько у кого ядерных боеголовок.
А.П.: Какой политической реакции следует ожидать на эти экономические потрясения?
Б.К.: Можно с уверенностью сказать, что социального взрыва не будет. По крайней мере, такого, который поставил бы под угрозу власть. Но в условиях, когда ресурсов на все структуры власти не хватает, когда, к примеру, из четырех национальных проектов придется аннулировать два – причем неизвестно, какие именно, – начнется борьба внутри бюрократии…
А.П.: Какое воздействие это может оказать на внешнюю политику России?
Б.К.: Видите ли, в ситуации, когда различные бюрократические группировки оспаривают друг у друга право контролировать ситуацию, трудно проводить согласованную и активную внешнюю политику. Сегодня в этой области существует некое подобие консенсуса. Разногласия лежат в сфере экономической и социальной политики. Впрочем, и здесь это не обязательно разногласия между людьми, а разногласия внутри одной отдельно взятой головы. Иными словами, нередко, если собрать вместе высказывания и даже решения одного конкретного чиновника, то они могут отражать сразу несколько взаимоисключающих политических линий. Что же касается внешней политики, то тут дело не в разногласиях, а в том, что, повторяю, в условиях кризиса придется думать о других вещах.