Судебный иск Людмилы Алексеевой

Недавно в программе «Специальный корреспондент», которая шла по второму телеканалу «Россия», журналист Аркадий Мамонтов рассказал об операции ФСБ, «накрывшей» четырех английских разведчиков, действовавших под крышей посольства Великобритании в Москве. Как выяснил Мамонтов, один из задержанных – второй секретарь посольства Марк Доу – служил «кошельком» для российских правозащитных организаций московская Хельсинкская группа и фонд «Евразия». Через него они получали средства из спецфонда при МИДе Великобритании.

По просьбе русской службы «Голоса Америки» председатель московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева рассказывает о событиях, описанных Мамонтовым в его сюжетах.

Людмила Алексеева:
Действительно, и московская Хельсинкская группа, и Фонд «Евразия», и другие российские некоммерческие общественные организации получали деньги из фондов Великобритании. Но я, как председатель московской Хельсинкской группы, утверждаю, что никакого отношения к этим грантам и к прослеживанию, как эти деньги тратились, Марк Доу отношения не имел. Все четыре гранта, которые с 2000 по 2004 год получила московская Хельсинкская группа, подписаны первым секретарем политического отдела посольства Великобритании Кэти Лич, которую никто ни в чем не обвиняет. Почему эти организации были связаны с именем Марком Доу, совершенно непонятно. Там действительно на экране демонстрировалась какая-то бумажка, на которой есть подпись Марка Доу, и где перечислены названия наших организаций. Но, по-видимому, это была какая-то бумажка, выкраденная из посольства Великобритании, и Марк Доу, как второй секретарь этого посольства, видимо, отдавал распоряжения бухгалтеру перечислить очередную порцию денег по этим грантам. Вот и все. Больше чем это, ни в каких отношениях с этими организациями он не был.

Люсьен Фикс:
Мамонтов по-прежнему утверждает, что вам платили британские шпионы, и что он отвечает за каждое слово. Как вы думаете, Людмила Михайловна, на чем основаны его утверждения о шпионаже?

Людмила Алексеева:
Они основаны на том, что его об этой услуге, как я полагаю, попросили в ФСБ, которая ловила этих шпионов. Но, если он отвечает за каждое слово, то я тоже отвечаю за каждое свое слово. Я подаю в суд на господина Мамонтова и на 2 канал телевидения. Кстати сказать, и на 1 канал телевидения, который повторял эти измышления Мамонтова.

Люсьен Фикс:
Так что, вы считаете, что это был заказной материал?

Людмила Алексеева:
Несомненно.

Люсьен Фикс:
Людмила Михайловна, а почему он указал пальцем на московскую Хельсинкскую группу? Ведь вы являетесь членом президентского Совета по правам человека.

Людмила Алексеева:
Дело не только в президентском совете. Я надеюсь, что за 40 лет работы в правозащитном движении я приобрела репутацию порядочного человека, который ни с какими службами не связан, а занимается защитой прав человека и ничем больше. Я думаю, что вся эта акция была вызвана обеспокоенностью тем, что недавно принятый Закон об ужесточении контроля над некоммерческими общественными организациями со стороны бюрократических структур вызвал большое возмущение, и внутри страны, и на Западе. В России протест подписали четыре тысячи организаций. Очень резко по этому поводу высказались Европейский парламент и Конгресс Соединенных Штатов. Видимо, чувство нелегитимности этого закона, который должен вступить в силу 10 апреля, побудил его инициаторов в необходимости как-то убедить публику в том, что эти организации действительно нуждаются в строгом контроле. А почему назвали московскую Хельсинкскую группу? Да потому, что мы самая известная из всех правозащитных организаций, и внутри страны, и на Западе.

Люсьен Фикс:
Так что, вы считаете телемонтаж Мамонтова клеветой?

Людмила Алексеева:
Думаю, что по телевидению показывали подлинный документ, но комментарий Мамонтова по поводу этого документа, что деньги нам давали шпионы, и что нас курировали шпионы – это чистой воды клевета.

Люсьен Фикс:
Чего вы добиваетесь по судебному иску?

Людмила Алексеева:
Защиты чести, достоинства и деловой репутации. Я надеюсь, что я выиграю, хотя не могу сказать, что я верю в независимость нашего суда. Но здесь все настолько очевидно, что будет трудно что-нибудь противопоставить тем фактам, которые я привожу.