Дмитрий Заречняк на протяжении почти тридцати лет занимал должность переводчика в Белом доме. Ему приходилось работать со многими американскими президентами и становиться свидетелем важнейших событий в истории американо-советских, а затем и американо-российских отношений.
Дарья Диегуц: Как началась Ваша карьера?
Дмитрий Заречняк: Это был 1971 год. Я преподавал в колледже русский язык и литературу, но мне не продлили контракт, я искал работу. Мне позвонила мама и сказала, что в Государственном департаменте ищут русского переводчика. Но она говорит: «Знаешь, Митя, у тебя это не получится, потому что, чтобы работать в Госдепартаменте, надо быть дипломатом». И, по-видимому, мама считала, что дипломатом у меня не получится быть.
Но я решил, что нужно доказать маме, что я все-таки могу. Хотя для переводчика дипломатом особенно и не нужно быть, нужно просто хорошо переводить. Так что я сдал экзамен и с тех пор, с 1971-го года по 1999-й год, работал в Госдепартаменте переводчиком.
Впервые я переводил для президента, когда был Никсон. Это было до его встречи с Брежневым в Светском Союзе. В Вашингтоне был Евтушенко. Советник президента по национальной безопасности Генри Киссинджер пригласил Евтушенко, чтоб обсудить, что говорить и как понравиться русской интеллигенции в Советском Союзе. Евтушенко говорил очень откровенно о вещах, которые нельзя было, чтоб узнало советское начальство.
Он меня тогда спросил, где я работаю. Я говорю: «В Госдепартаменте». И он спросил, работаю ли я одновременно в советском посольстве, потому что я говорил без акцента. Я его заверил, что в советском посольстве и в Госдепартаменте одновременно не работают. Но после встречи и отрицательных высказываний о Брежневе, он мне сказал: «Дима, если ты все-таки работаешь на КГБ, то имей в виду, все что я сказал - это на благо нашей родины».
Никсон и Киссинджер не использовали наших переводчиков. Была атмосфера секретности. Они вообще хотели, чтобы никто не знал с нашей стороны о чем были переговоры и полагались только на советских переводчиков. Часто они даже не ставили в известность госсекретаря - тогда был Роджерс - о чем шла речь. Киссинджер знал, что утечки случаются очень часто, и чтобы максимально сократить такую возможность, они не использовали наших переводчиков.
После Никсона пришел Картер и совершенно изменилась обстановка. Но у него была только одна встреча с Брежневым в Вене, и там у нас главный переводчик был не я, а другой переводчик.
Когда президентом стал Рейган, а с советской стороны был Горбачев, обстановка изменилась. При Горбачеве была Гласность, Перестройка и совершенно иная атмосфера. Я тогда переводил на всех встречах Рейгана-Горбачева вплоть до ухода Рейгана. После этого был Буш-старший, переводил для него. После этого был Клинтон. А в 1999 году я ушел со службы, чтобы находится рядом с сыном, у которого инвалидность.
Д. Д.: Вы упомянули многих американских президентов. С кем было работа комфортнее? С кем сложнее?
Д. З.: Встречи Рейгана и Горбачева - это самое интересное время наших взаимоотношений. Настолько радикально изменилось положение в Советском Союзе, что это просто было потрясающе интересно. Было продолжение в таком же духе при Буше и Клинтоне, но уже немножко не так интересно, как в самом начале.
А с кем было легче? Я думаю, что приблизительно одинаково. Единственное что, когда телефонные разговоры были, то Рейган или Буш-старший придерживались более-менее подготовленного текста. Клинтон этого не делал и переводить было сложнее. Нужно было иметь в виду, что он будет говорить от себя.
Д. Д.: Вы упомянули, что время Горбачева-Рейгана было уникальным, поскольку существенно изменились отношения двух стран. Расскажите, пожалуйста, какими они были накануне саммитов в Женеве и Рейкьявике?
Д. З.: Накануне Женевы, я думаю, было много положительных ожиданий. До этого Горбачев встречался с премьер-министром Англии Маргарет Тэтчер и она сказала, что ей понравилась встреча и что с Горбачевым «можно работать». А Рейган уважал Тэтчер. Все это обеспечивало хорошее предчувствие и действительно сама встреча оказалась положительной, доброжелательной, в отличие от последней встречи Байдена и Путина, в преддверии которой ощущалась большая напряженность.
В Рейкьявике, впрочем, была немножко другая обстановка - начались некоторые проблемы, связанные со шпионами, арестовали нашего корреспондента Данилова в Москве.
В конце концов в Рейкьявике они не договорились об уничтожении ядерных вооружений. Но общая атмосфера была достаточно хорошая и после также исправилась, несмотря на отсутствие договоренностей в Рейкьявике.
Д. Д.: Ваши родители были вынуждены эмигрировать из-за несогласия с действиями Советской власти. Когда вы присутствовали на саммитах, видели Горбачева, как лично Вы пережевали эти изменения?
Д. З.: Впервые с Горбачевым я встретился еще до их встречи с Рейганом. В 1985 с Горбачевым встречалась делегация сенаторов, и я переводил для них. Встреча была длинной, я переводил сенатора и вдруг меня Горбачев прерывает и говорит: «Вы откуда?» - видимо потому, что я говорил без акцента. Он уже услышал все, что сенаторы хотели сказать, и ему было интереснее, кто я такой. Я объяснил, что мой отец из Карпат. Тогда Горбачев сказал, что его отец погиб в Карпатах во время войны. Я его, кажется, тогда неправильно понял - он воевал в Карпатах. Между нами завязался разговор на русском языке. Я немножко, конечно, смущался: тут же сидят сенаторы, а мы с ним наедине разговариваем по-русски. Вскоре Горбачев сам понял, что это не время для такого разговора. Но после этого он всегда ко мне очень тепло относился, а я к нему. Так что у нас лично с ним установились хорошие отношения.
Д. Д.: Встречу Байдена Путина часто сравнивали со встречей в Женеве 36 лет. В чем отличия, а в чем сходство на Ваш взгляд?
Д. З.: Атмосфера была совершенно иная тогда, это был новый лидер советского союза, молодой энергичный, который готов был вообще совершенно изменить весь подход к политике с Советским Союзом. Перед последней встречей все было наоборот очень напряженно, даже послов отозвали. Но после того, как я послушал пресс-конференции Путина и Байдена, мне кажется, что все-таки, есть надежда на более положительные отношения сейчас.
У меня, как и многих других, и мне кажется, что у самого Байдена есть впечатление, что отрицательный курс в отношениях можно как-то изменить и начать более конструктивный разговор, а не только заниматься обвинениями в адрес друг в друга.
Д. Д.: Сегодняшние отношения США и России часто называют «новой Холодной войной». Вы согласны с такой оценкой?
Д.З.: Безусловно, это похоже. Даже в некотором смысле - хуже, потому что, по-моему, раньше не было такого положения, когда отзывали послов между странами. Так что, безусловно, это можно назвать Холодной войной, но будем надеяться она станет менее «холодной».
Д.Д.: Вернемся к встрече Путина-Байдена. Было заметно, что у российского президента на пресс-конференции были проблемы с переводом. Как выходить из подобных ситуаций на встречах такого высокого уровня?
Д. З.: Я вспоминаю похожий случай, когда Рейган встречался с Громыко. В самом начале им поставили синхронный перевод, но, к сожалению, поставили неправильно. У нас такая процедура: наш переводчик переводит с английского на русский, для другой стороны. Я переводил то, что Рейган говорил на русский, но получилось, что неправильно поставили аппараты и вместо того, чтобы это слышал Громыко, русский перевод шел Рейгану. Но вскоре это поправили.
Д. Д.: Я недавно беседовала с вашим коллегой, Павлом Палажченко, переводчиком Михаила Горбачева, и он мне рассказывал про синхронный перевод, который только начали использовать незадолго до встречи в Женеве…
Д.З.:Конечно, это разница большая - последовательный и синхронный перевод. У меня такое впечатление, что последнее время на подобных встречах используют последовательный перевод, не синхронный. Все началось с синхронным переводом после того, как встреча госсекретаря Шульца и Громыко в Женеве, которую переводил другой наш переводчик, продлилась пять часов, последовательно. Шульц был недоволен, и я предложил начать использовать синхронное оборудование, которое у нас было.
На первой же встрече Шульца с Шеварднадзе мы использовали синхронное оборудование. На этой встрече как раз был и Павел Палажченко. После нее, первое, что Шульц сказала корреспондентам: «Мы встречались только три часа»! Так что это был очень положительный фактор. Но вообще, на всех этих встречах, если можно ускорить процесс, если переводчики обладают достаточными знаниями, синхронный перевод предпочтительнее, чем последовательный, при котором встреча длится в два раза дольше.
Д. Д.: В переговорах на таком высоком уровне одна ошибка может полностью поменять настроение встречи. Как бороться с таким стрессом?
Д. З.: Важно, чтобы переводчик видел заранее подготовленную речь. Например, когда Горбачев впервые приехал в Вашингтон, Рейган в своем вступительном слове сказал по-английски, что это unusual meeting - not between friends but between adversaries.По-английски adversaries звучит еще ничего, но вот по-русски adversaries- это «противники». И по-русски это звучит гораздо хуже. К счастью, мы получили это выступление заранее, и тогда я мог сказать не «противники», а «соперники», что звучало гораздо лучше. На следующий день в газете «Вашингтон Пост» была статья корреспондента, который сидел со своим знакомым в Москве и слушал выступление. Этот русский, который понимал английский, очень забеспокоился, когда услышал слово adversary. Но когда он услышал мой перевод «соперники», он вздохнул с облегчением. Это - пример того, как важно заранее получить текст.
А пример обратного был во время встречи Буша-старшего с Ельциным. Мне отказывались давать заранее вступительное слово - это были новые люди, они не понимали что нужно. Я тогда сказал своему начальнику, что если не получу заранее, то ищите другого переводчика и, в конце концов, добился своего. Это очень важно - одно такое слово как «противник», может испортить очень многое.
