Новость о смерти крупного советского и грузинского политического деятеля произвела на общественность сильное впечатление. «Нет, я только от вас услышал о его смерти! – признался в беседе с корреспондентом политолог Алексей Малашенко. – Что ж, второго такого не будет». То же мнение разделяют и многие грузинские исследователи, которые также отмечают, что Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе в стране продолжают помнить, несмотря на то, что он ушел из политики еще в 2003 году – после «Революции роз».
Эдуард Шеварднадзе, второй президент Грузии и последний министр иностранных дел СССР, скончался в Тбилиси на 87-ом году жизни после продолжительной и тяжелой болезни. Похоронен он, по данным газеты «Известия», будет 13 июля, а отпевание состоится в тбилисском соборе Святой Троицы.
Загадка Шеварднадзе
Искусный дипломат, возглавивший советский МИД в непростое время и оставивший этот пост накануне трагических событий 1991 года. Президент Грузии, по мнению многих, предотвративший войну в Южной Осетии, но не сумевший избежать конфликта в Абхазии. Политик, чье имя останется неразрывно связанным с окончанием «холодной войны» и падением Берлинской стены, и чья деятельность продолжает оцениваться неоднозначно. Так каким же был Эдуард Шеварднадзе?
По просьбе «Голоса Америки» ответить на этот вопрос согласилась председатель Совета Средиземноморско-Черноморских проблем Института Европы Алла Язькова, знавшая его лично. «Когда он еще был советским министром иностранных дел, я работала в научном совете при МИДе СССР, который он возглавлял, – рассказала она «Голосу Америки». – И надо сказать, что это был человек необыкновенной деликатности, умевший так разговаривать с людьми, что он сразу их к себе располагал».
Однако умение ладить с людьми было не единственным достоинством Шеварднадзе-политика – по словам эксперта, Эдуард Амвросиевич отличался также величайшей политической прозорливостью. «Я хочу напомнить, что 20 декабря 1990 года с трибуны Съезда народных депутатов он прямо сказал, что уходит в отставку, потому что в стране наступает реакция, – заявила Язькова. – Тогда эти его слова многими были восприняты с удивлением: только что была принята Парижская Хартия для новой Европы, казалось, что все идет по восходящей, но он увидел те возможности и тенденции, которых многие тогда не заметили». И Шеварднадзе, по ее мнению, оказался прав: вскоре советские войска вступили в Вильнюс, а затем, в августе 1991 года, произошло событие, которое чуть не привело к свержению президента Горбачева [речь идет об Августовском путче – Г. А.]. «Вероятно, Эдуард Амвросиевич многое из этого предвидел», – резюмировала Язькова.
Политолог Московского центра Карнеги Алексей Малашенко согласен с ней в том, что касается политической дальновидности Шеварднадзе. Как он рассказал в интервью «Голосу Америки», он также считает ушедшего политика крупнейшим государственным деятелем, несмотря на неоднозначность многих его решений и инициатив.
«Я думаю, что это был политик не в масштабе Грузии, а в масштабе того, что называется концом советской эпохи, – отметил Малашенко. – Мне приходилось говорить с разными людьми по поводу него в Грузии, и там его харизма была очень кратковременной, там он не был так популярен, как на исходе советской ситуации стал популярен в СССР». Именно поэтому политолог, по его собственным словам, считает Эдуарда Амвросиевича не грузинским политиком, а российским. «Эдуард Амвросиевич был выдающимся человеком на уходившем тогда еще советском пространстве», – добавил он.
Чем запомнился ушедший политик?
Пытаться выделить какое-нибудь одно, самое значимое дело Шеварднадзе не представляется возможным, считают опрошенные «Голосом Америки» эксперты. Однако они согласились поделиться с корреспондентом личными воспоминаниями об Эдуарде Амвросиевиче и его политической деятельности.
«В 90-м году, когда он ушел и об этом заявил, – это был очень красивый шаг, – считает Алексей Малашенко. – У нас, советских и постсоветских людей, очень однозначный взгляд на тех, кто делал перестройку и на тех, кто был до перестройки, а Шеварднадзе можно ругать, можно хвалить, – да, он действительно воспевал Брежнева и много чего другого делал, но это был человек, который намного лучше прочих осознавал ситуацию».
По мнению эксперта, именно тогда дело шло к краху, однако мало кто из политиков это понимал, и именно это ставит Шеварднадзе выше многих его современников. «Его – не скажу величие, но значимость – заключается в том, что он находился в ситуации между крахом СССР и тем, что называется постсоветизмом, – добавил Малашенко. – В тот момент, когда он действовал как советский политик, это было замечательно, а что касается его грузинской деятельности, то грузинским политиком в полном смысле слова он просто не мог быть».
У политолога, по его словам, также сохранилось дорогое ему воспоминание о единственной личной встрече с Эдуардом Амвросиевичем. «Я не могу сказать, что мы были близко знакомы, но у нас как-то возникла дикая ситуация: он уезжал в Грузию, и буквально накануне я с ним сидел за одним столом и задал ему вопрос: «зачем вы туда едете, ведь вы там ничего не сделаете?», а он ответил: «а я знаю». И меня это потрясло: рядом со мной сидел бледный, пожилой, даже старый человек, который понимал, что он ничего не сделает, но ехать все равно надо. И за одно то, что он тогда туда поехал, он достоин уважения», – рассказывает Малашенко.
Для Аллы Язьковой, по ее собственным словам, большое значение до сих пор играет книга воспоминаний Эдуарда Шеварднадзе. «У меня на полке стоит недавно подготовленная и изданная книга его воспоминаний, и там очень много интересных фактов и его размышлений по поводу будущего и по поводу того, как нам дальше строить мир, – поделилась она с корреспондентом «Голоса Америки». – Думаю, изучение его архивов и публикаций могло бы не только способствовать улучшению отношений между Россией и Грузией, но и оптимизации европейского климата, а также налаживанию контактов России и США».
