МОСКВА – Российская политическая система в 2015 году развивалась мало: число партий, представленных в органах власти и самоуправления, не увеличилось, некоторые из политических организаций формально поменяли руководящий состав, некоторые — попробовали свои силы в региональных избирательных кампаниях. Что означает не слишком активная политическая жизнь всего лишь за 9 месяцев до следующих парламентских выборов? Как вела себя власть в России по отношению к политическому пространству, пыталась ли она его модифицировать или, наоборот, поддерживала статус-кво? Об этом в интервью Русской службе «Голоса Америки» говорит профессор Высшей школы экономики в Москве Николай Петров.
Данила Гальперович: Пыталась ли, по-вашему, российская власть что-то изменить за прошедший год в политической системе страны?
Николай Петров: Мне кажется, что в отличие от прошлого года, когда мы видели радикальные действия власти, в 2015 году была, скорее, попытка власти минимизировать ущерб, который нанесли экономике и политике те самые действия, что были ею предприняты в 2014 году. Был взят курс был на удержание ситуации в экономике, а не на какие-то активные действия по преодолению кризиса, на удержание ситуации в политике и сохранение архаичной партийной системы, а не на попытку каким-то образом ее модернизировать к выборам. А поскольку тренды все негативные, то попытка сохранять статус-кво, собственно, вела к тому, что страна сползала вниз. Это сползание уже привело к тому, что и элиты, и, отчасти, граждане либо уже расстались с иллюзиями, либо осознали, что иллюзии были чересчур радужными. Власть говорила гражданам, и сама надеялась на то, что кризис сам собой как-то рассосется и будет недолгим, что отношения с Западом вернутся в свою колею, но этого не случилось. Так же, как и надежды на то, что Китай нам поможет, Китай заменит Запад, восточный вектор спасет, не оправдались. Это «опьянение от успехов» 2014 года и от бесплатности этих «успехов» – оно начинает проходить.
Д.Г.: А развивались ли как-то политические институты в России?
Н.П.: Институты становятся еще более слабыми, еще более декоративными. Это относится и к выборам, и к разделению властей – особенно к судебной системе, и к местному самоуправлению. Практический демонтаж системы местного самоуправления и ликвидация прямых выборов мэров столичных городов – это один из самых серьезных негативных результатов. Мы видели ползучие развитие «режима военного времени» и, что самое печальное – привыкание общества к этому. На фоне Украины и Сирии происходило постепенное вползание в этот режим, с усиливающимися, хотя и пока точечными репрессиями. И мы видим, как делается один пробный шаг, а дальше – два-три шага гораздо более резких в том же направлении. Или наоборот: сначала власть делает три шага, объявляя, например, «Мемориал» подрывающим основы конституционного строя, потом делает шаг назад, но как бы память остается. И понятно, что следующим шагом будет движение в этом же самом направлении. Усиление давления на экспертное сообщество и на некоммерческие организации, расширение прав и возможностей репрессивных органов и спецслужб – под предлогом борьбы с терроризмом делается многое из этого, при том, что российская власть действительно напугана возможными последствиями своих действий на Ближнем Востоке.
Д.Г.: Теперь о партийной системе. Она же может развиваться сама, партии, конечно, нуждаются в государственной регистрации, но что-то не видно, чтобы был массовый запрос на партийное строительство.
Н.П.: Что касается партийной системы, то она у нас безумно архаична, и это демонстрируется тем, что партийные вожди у нас даже дольше, чем «национальный лидер» – они уже по 15-25 лет на своих местах. И понятно, что это усиливает риски. Это – «эффект перестройки», когда власть боится начать что-то латать, поскольку имеется память о том, как вот этот процесс частичного подкрашивания и модернизации может выйти из-под контроля. А цена бездействия в данном случае – это усиление рисков того, что где-то что-то обрушится в самый неподходящий момент. Мы видим, что была выбрана тактика дотянуть до сентября 2016 года, ничего не меняя в партийной системе. А это означает, что, предположим, случись что с Жириновским, например, у нас не будет такого клапана на, условно, националистическом фланге, который канализует значительную часть негативной энергии. Соответственно, события могут развиваться абсолютно неконтролируемым властью образом. Мы входим в кризис в ситуации, когда резервных вариантов нет, когда любой протест против конкретных людей или конкретных партийных структур превращается в демонтаж всей системы. Потому что заменить одну политическую партию другой система сегодня не в состоянии.
Д.Г.: Попытка сохранения статус-кво с одной стороны и усиление репрессий, усиление состояния, когда «все висит на одном гвозде» – с другой стороны?
Н.П.: Мы иногда видели некие инициативные движения со стороны верховной власти, которые демонстрируют, что те правила игры, которые до недавнего времени работали, больше не работают. Это подвешивает, ставит в неопределенное положение всех игроков в системе. Это позволяет, соответственно, легче контролировать этих игроков, но это опять же усиливает риск, связанный с тем, что региональные элиты получили сигнал об окончании режима обмена лояльности на их аппаратную стабильность. Это ситуация, которая может длиться очень недолго, потому что иначе региональная элита выходит из-под контроля. Вот такое подвешивание игроков, очень короткий срок может давать какой-то позитивный результат, а дальше может привести к тому, что игроки начинают действовать против тех механизмов, которые их держат в этом самом подвешенном состоянии.
Д.Г.: Было ли в уходящем году для политической системы России что-то позитивное?
Н.П.: Из позитивных итогов года я бы отметил два. Первый – это выборы в Иркутской области (в этом регионе кандидат от КПРФ в сентябре 2015 года победил кандидата от «Единой России» - Д.Г.). Это не просто происшествие в важном регионе, а демонстрация того, что Кремль сегодня сделал вывод – прямых фальсификаций на выборах, особенно там, где есть риск возникновения протестов, быть не должно. Это выбор в пользу манипулирования, но против прямых фальсификаций. Еще год назад, наверное, Кремль дал бы отмашку, и нужный результат бы набрали, и губернатор сохранил свою бы позицию. Сегодня Кремль боится таким образом дестабилизировать ситуацию. Второй — это «дальнобойщики» как некий спонтанный протест, возникший не в среднем классе, а в классе, провластном в идеологическом плане, в плане поддержки Крыма и действий России в Украине. Это – абсолютные сторонники и лоялисты, которые возмутились тем, как власть пытается за их счет решить свои проблемы или дать возможность обогатиться кому-то из своих представителей. В этом смысле, мне кажется, и Иркутск, и «дальнобойщики» важны не просто сами по себе, а как некие ласточки, которые являются предвестниками дальнейших событий – и в плане политического развития и выборов, с одной стороны, и в плане нарастания социальной активности, протестной активности при неизбежной для власти попытки переместить тяготы кризиса на плечи малого и среднего бизнеса или простых людей.
