Летом 2023 домой к девятикласснику из Орловской области Арсению Турбину пришли из ФСБ. Через неделю его отправили под домашний арест по подозрению в участии в Легионе «Свобода России», который признан российскими властями террористической организацией. Спустя год Арсения приговорили к пяти годам воспитательной колонии. Сейчас Арсений отбывает срок в колонии в Пермском крае.
Русская служба «Голоса Америки» поговорила с мамой Арсения, Ириной Турбиной. Это интервью легло в основу первого эпизода нового документального подкаста «(Не)Свободные». Это подкаст о политических заключенных в российских тюрьмах. Послушать полную историю Арсения Турбина в подкасте можно в нашем YouTube-канале, Apple Podcasts и на сайте «Голоса Америки». А для тех, кто больше любит читать, чем слушать, мы предлагаем текстовую версию интервью Ирины Турбиной.
— Ирина, вы уже ездили навестить Арсения в колонии в январе. Как прошла встреча?
— Когда я его увидела, а он вышел в тюремной робе, я так разрыдалась! Хотя пыталась все время себя настроить, что я не буду плакать, что буду держаться… Но не смогла. Я расплакалась, обняла его, и я вижу вот эти его глазенки грустные. И ему неловко, что я приехала туда. Я оказалась в том месте, где он оказался. И вот он на меня смотрит такими глазами и чувствует свою вину, что все мы вот это испытание проживаем, потому что он мне не поверил.
Он мне говорит: «Мама, я тут чуть поправился». А я ему говорю: «Да где же ты поправился?» А потом смотрю на его фотографию в робе. Его сфотографировали сразу после этапа, когда он приехал. Там вообще не то, что вот чуть-чуть щек, там глаза и все.
Я говорю: ну, наверное, если сравнивать с этой фотографией, наверное, чуть-чуть поправился. Но при этом он говорит, что на этапе в Кирове кормили хорошо. Я говорю: «Ну а почему ты тогда так похудел?» Питание — это питание, а стресс какой он испытывал? Для взрослого человека этап — это большой стресс. А для ребенка — тем более. Да к тому же, он у меня ни в лагерь, никуда не ездил. «Мама, я пока с тобой, я пока не хочу в лагерь. Может, попозже, может, классе в 10-м. Мне хочется с тобой пока вместе». Дома ходил: «Мама, что-то мы с тобой мало обнимались, давай обнимемся». Я говорю: «Да, правда, Арсюш, давай обниматься скорей».
И для него было важно, чтобы мама его обняла, прижала, поддержала. А тут просто взяли и вырвали. И у меня вырвали, забрали ребенка, и у него забрали маму.
— Осенью были сообщения о том, что в СИЗО Арсения избивает сокамерник. А в декабре Арсения этапировали в колонию в Пермского крае. Как у него сейчас дела?
— Там у него школа, он учится в 10 классе. Вот они ходят в эту школу утром, потом обед, потом обязательно ПТУ. Записался на кружок футбола и шахмат. С книгами там все сложно, потому что очень много ограничений. И я ему говорю: «Ты, если есть в библиотеке, возьми Достоевского «Записки из мертвого дома», Толстого «Воскресенье». А он переживает: «Как нельзя «Москва-2042»? Вот мне так хочется некоторые моменты еще раз вычитать. Вот там некоторые моменты прямо точно про наше время. Мама, ну почему нельзя?»
У него есть право позвонить на 15 минут в день, но это не всегда получается, потому что там не так много телефонных аппаратов. А подростков много. Иногда Арсений бывает просто занят в течение дня. Поэтому не каждый день, но он старается звонить.
Я чувствую, что ему очень сложно от того, что он не может ни сказать то, что думает, ни поговорить на какие-то темы. Это же могут слушать. А наша задача сейчас — не навредить себе, сделать все возможное, чтобы выйти по УДО. Я же чувствую, ему очень не хватает вот этой свободы в словах, в мыслях.
— А как складываются его отношения с другими подростками и сотрудниками в колонии?
— Он говорит, там иначе, чем было в СИЗО. Подростки там больше заняты. Есть режим: они встали, сделали зарядку, пошли в школу, ПТУ, пообедали, поужинали, кто-то позвонил — не так много свободного времени остается. И наверное, там все-таки заинтересованы, чтобы по УДО выйти, чтобы не было никаких замечаний, нарушений. Поэтому, как он говорит, как-то все сплоченнее в отряде среди подростков, вот такого беспредела, как было в СИЗО, нет.
— Ирина, расскажите, каким Арсений был в детстве?
— Когда Арсений был еще совсем маленьким, я видела, что он какой-то другой. Мама моя всегда говорила: «Ой, это страшно. Неужели будет слишком умным? Это тоже плохо». Я говорю: «Мама, ну просто будет развитым». И вот он такой. Ему хотелось все пощупать, все познать, все узнать, ему не было интересно сидеть часами в песочнице, ему надо было обследовать абсолютно все вокруг, все пощупать, все разглядеть. Мне надо было ему обо всем рассказать. Я завидовала другим родителям, у которых дети сидели в песочнице, а они общались в этот момент. У меня так не получалось.
Он спокойно заходил в магазин игрушек. Но книги — это было спасение. Мы с ним ходили в книжный магазин. Однажды купили энциклопедию, вот она до сих пор у меня хранится. И он к этой энциклопедии подошел: «Подожди, мама, мне надо прочитать содержание, а потом я скажу, берем мы ее или нет». Читал содержание, поворачивал, смотрел, какая страница, как материал преподнесен. Я помню, продавец вышла и говорит: «Дайте я хоть посмотрю на этого ребенка».
— Как у Арсения складывалось в школе?
— В начальных классах ему очень нравилось. Нам повезло с учителем, она поощряла в нем интерес, и ему хотелось развиваться.
Потом в среднем звене, может быть, дети стали взрослее, проблем стало больше. Арсений не понимал, какой смысл списывать, хитрить. Он считал, что надо учиться по-честному. Потом кто-то узнал, что папа у него из ОАЭ. Решили почему-то, что это Африка и начали его дразнить, что он «африканец», «негр», «африканские мозги» и прочее. Я обращалась неоднократно к классному руководителю, просила это все остановить. Она мне говорила: да пусть он внимания не обращает. Я говорю: «Ребенку в таком возрасте не обращать внимание сложно». Он говорил: «Мама, я просто уже перемены начинаю ненавидеть. Начинаются перемены — начинаются оскорбления в мой адрес».
У них уроки технологии были на цокольном этаже, и он говорит: «Я вышел, и меня четыре ребенка завалили, начали бить ногами». И потом они его выкинули на улицу через запасной выход, были морозы, минус 20 градусов. И сколько он там простоял… Он начал стучаться в эту дверь. Кто-то из учителей проходил, ему открыли. Потом, естественно, он заболел – и уши, и горло, все воспалилось. У него в одном месте гематома очень долго рассасывалась. Я боялась, что придется вскрывать. И я написала заявление о переводе в другой класс. Потом были ситуации, когда к нему подходили, матом его крыли, обливали из перцового баллончика. Но при этом вызвали разбираться к директору не его, а не тех, кто это сделал. Арсений начинает рассказывать, как что происходило, а директор школы ему говорит: «Что ты врешь, это очень хорошие девочки, они не могут ругаться матом. Это, наверное, ты ругался матом». Когда у Арсения телефоны все забрали, в связи с уголовным делом, то ни в одной переписке со стороны Арсения никогда не было ни единого матерного слова.
Он говорил: «У нас одноклассники в Юнармию вступили, в Движение первых. Но при этом, когда на «разговорах о важном» дают пять слов: «Родина», «люблю», еще что-то – они из этих слов составить предложение они не могут. Ну как это так?»
Я ему говорила всегда: «Арсений, продержись! Мы с тобой девять классов закончим, будем пытаться поступить в какую-то московскую школу. Я думаю, что все-таки там будут дети, которым действительно нравится учиться. Кто-то там будет такой. И ты увидишь, что ты не один, что есть и другие дети, которые заинтересованы в чем-то, у которых есть мечта поступить на какое-то направление, добиться успехов в этом, изучать это направление по-настоящему, по-честному».
— Как Арсений отнесся к началу полномасштабного вторжения в Украину?
— Он переживал, что сначала СВО у нас и союзников нормальных не стало. А ему хотелось, чтобы мы дружили со странами Евросоюза, чтобы у нас были сильные партнеры и чтобы все было развито. И ему этого очень хотелось. Поэтому он говорил, что мы не должны молчать о тем, что происходит, то, что происходит, неправильно, так быть не должно. Говорил: «Вот ты мне мама все говоришь: учись по-честному, если что, уедешь. Мама, ну разве это правильно: если что, все умные люди уедут. Вот ты посмотри, и так уже сколько умных людей уехало. Но это же неправильно. Стране же надо наоборот это все делать так, чтобы умные люди не уезжали, а оставались, чтобы чувствовали себя комфортно и понимали, что они важны для своей страны». И вот он об этом все время говорил. Он очень переживал.
Под Рождество пишется 12 желаний — и под подушку. Наутро три вынимаешь, смотришь, они должны сбыться в течение года. И вот он так сделал. Я ему говорю: «Что там у тебя, Арсений?» — «Ой, какие у меня хорошие желания!» А потом я смотрю — у него все желания касаемо будущего России. Говорю: Арсений, а хоть какое-то было желание касаемо именно тебя лично, а не страны в целом? «Ну, какое-то там мам было. Но разве это важно? Если у меня в стране все будет хорошо, то и у меня все будет хорошо».
— Арсений выражал свое отношение к происходящему публично?
— Он завел телеграм-канал летом 2023, там был один подписчик. В ВК он в открытую публиковал: «Вот в Москва-Сити прилетел в первый раз беспилотник, это вам привет от Залужного для тех, кто думал, что никто на нас не посмеет направить». Про пенсионный возраст писал.
В конце восьмого класса, 25 апреля 2023, он позвонил в прямой эфир телеканала «Дождь». Он рассказал о «разговорах о важном», что ведется пропаганда, что пытаются сказать, что во всем виноваты другие страны. Он говорит: «Ну как другие страны, если у нас очень много внутренних проблем?» Он попросил друга записать его звонок на телеканал «Дождь». И этот звонок выложил у себя в ютуб-канале. И тут «хорошие дети» побежали докладывать завучу, директору. Арсения вызвали (к директору), заставили удалить это видео. Он удалил. Потом пригласили меня на беседу: «Вы знаете, что он позвонил?» Я говорю: «Знаю, он мне рассказал. Буду стараться контролировать эти моменты». Сказала и ушла.
— А что Вы сказали об этом Арсению?
— Когда я ему говорила: «Арсений, не надо публично высказываться, могут быть страшные последствия», — он мне не верил. Он говорил: «Ну я же закон не нарушаю». Я говорю: «Вот смотри, люди делают все в рамках закона, а к ним приходят». Как раз тем летом Михаил Лобанов уехал (из России). Я говорю: «Вот смотри, к нему пришли, из МГУ уволили. Он тоже обращался, что уволили незаконно. Доказал он? Доказал? А он человек умный, преподаватель МГУ, математик. Вот кто счел, что он не нужен вузу? Скольких он студентов готовил, и кто его пожалел, Арсений? Стоило только занять другую позицию человеку». А он мне говорит: «Мам, ну, я ребенок же еще, ну что, они с ребенком будут разбираться? Мама, ну ты пойми, что молчать мы не должны. Мы должны говорить в рамках закона, а молчать нельзя».
— В уголовном деле Арсению вменяется то, что он раскладывал по почтовым ящикам антивоенные листочки. Вы знали об этих листовках?
— Нет. Я знала, он 4 июня (2023 года) в день рождения Навального собрался на пикет в поддержку Алексея Навального. Распечатал листовки «Свободу политзаключенным! Свободу Алексею Навальному!» Положил в рюкзак. Я его не пустила. Закрыла дверь, вынула ключ. Он даже расстроился: «Мама, что ты такая напуганная, что ты прям так боишься? Я иду на одиночный пикет. Это не запрещено законом». Я говорю: «Ну ты пойми, ты идешь, но тебя все равно могут задержать, потому что такое практикуется. Поставят на какой-нибудь учет, будут меня вызывать, что я тебя как-то не так воспитываю». Я его не пустила. Но у него характер такой упертый. Если решил, то сделает. 12 июня он вышел на площадь на одиночный пикет, сам себя снял.
— Вам не сказал?
— Нет, не сказал. Я не знала. Мне надо было зачем-то на работу. А он пошел. Вышел на площадь у нас в городе, встал, положил телефон на рюкзак, сам себя снял, что сегодня День России, что он вышел на одиночный пикет, что он против Путина. Первый у него был плакат, ну не плакат, а листовка А4: «Я против Путина». Второй: «Свободу политзаключенным». И «Свободу Алексею Навальному». Выложил опять у себя на канале это видео.
— Но к нему никто не подошел?
— Нет. И вот за эти листовки у нас конфисковали ноутбук в пользу государства. «Свободу Алексею Навальному», где он на синем фоне стоит. Они были на рабочем столе ноутбука сохранены, он их распечатал. А ту листовку, которую он разносил по почтовым ящикам, я про нее не знала. Ну естественно, это было лето, я на работе, дома принтер. Он распечатал и пошел, положил в рюкзак. Ну кто видит?
— На процессе прокурор утверждал, что эти листовки Арсению прислали из легиона «Свобода России».
— Я (на опросе в ФСБ) спрашиваю Арсения: «А почему именно эту (листовку) ты выбрал?» Он же говорил везде, почемуАлексею Навальному дали такой срок, это жестоко, это несправедливо, такого быть не должно. Эта листовка — в открытом доступе в поисковике в Гугле. Мне пытались сказать, что такой листовки нет, это легион ему прислал. Потом Арсений говорит: «Ну как нет? Я ее из Гугла скачивал». Листовка вообще с конкурса Навального 2018 года. А потом, когда уже я начала сама проверять все факты, естественно, она вышла первая, эта листовка. Я это все распечатала, какого она года, что она никакого отношения к легиону не имеет. Все это было в материалах дела. Но никаким образом не помогло.
— Когда у вас начались проблемы?
— Проблемы начались 29 августа (2023 года). К нам пришли сотрудники ФСБ около 06:00 утра. Я сначала подумала, это из-за того, что он открыто высказывался против СВО в школе. Они толком ничего не говорили. Они у него спрашивали про посты в ВК: «Вот ты ведешь, вот ты не скрываешь своего имени, своего отношения, зачем ты это делаешь?» Они провели осмотр, все проверили в квартире, ничего не нашли, забрали планшет, телефон и ноутбук, и ушли. А на следующий день они нас вызывают на опрос в отделение. Мы пошли без адвоката. Это самая большая ошибка была. Если бы мы пошли с адвокатом, ничего бы не было. Хотя мы и слышали всякие рассказы про эту службы, как они могут поступать. Но честно, ни у меня, ни у Арсения в голове не укладывалось, что они могут так поступить с ребенком, когда они сами отцы, у них есть дети. Я им так и сказала: «Вы же понимаете, что он не совершил никакого преступления, как вы с этим живете?» Конечно, понятно, что живут нормально. Они опросили Арсения, он открыто им сказал, что считает, что Россия повела себя как агрессор, что нельзя было допускать войну, что очень много гибнет людей. И на Украине много детей остались без родителей, сколько-то там тысяч он назвал. Сказал, что считает, что в стране что-то не так, что у нас не демократия. Что очень жестокий приговор Алексею Навальному, что это несправедливо. И потом они нам распечатывают (протокол опроса). Арсений сразу говорит — ошибки в фамилии, не Турбин, а Трубин. «Сейчас исправим». Потом: «Тут мы исправить не можем, принтер не работает, отправим в другой кабинет». Он отправляет с этого компьютера в другой кабинет. Мы уже не читаем, мы проверяем чисто ошибки в фамилии, и все. Там опять была ошибка. Они распечатывают еще раз. Мы проверяем и подписываем. То есть мы еще раз не перечитали. И я так понимаю, что эта ошибка в фамилии, наверное, была допущена специально, чтобы мы прочитали сначала одну информацию, а потом типа надо исправить ошибку в фамилии, и они допечатали предложение. Там было допечатано предложение, якобы Арсений говорит, что он направил им анкету и выполнял поручения. А такого не было. И вот именно с этой фразы и было возбуждено уголовное дело.
— Позднее вам ведь удалось доказать, что Арсений не говорил этих слов?
— Я говорила с момента возбуждения уголовного дела, что наверняка велась аудиозапись. Я же присутствовала при опросе. Запросите, проверьте, что ребенок не имел никакого отношения к легиону. Разберитесь. Мне же отказывали. Но потом все же была сделана расшифровка аудиозаписи, и в ФСБ сказали на суде, что допущена «техническая ошибка», что Арсений такого не говорил. Но никто не прекратил уголовное дело, никто.
— Даже признание ошибки никак не повлияло на исход дела?
— Первый следователь, когда сделал расшифровку аудиозаписи, хотел прекратить уголовное дело, но это никого не устраивало. Дело передали другому следователю, Симоновой. А там начался вообще абсолютный беспредел. Сразу стали искать криминологического эксперта, который напишет так, как им надо. Нашли его в Москве, это некий Хохрин, бывший сотрудник ФСИН. Он сделал экспертизу, где написал, что считает, что бело-сине-белый флаг, высказывания против Путина и еще что-то там — это подтверждение участия в деятельности легиона «Свобода России». На суде первой инстанции адвокат просил пригласить его для допроса, заявлял, что данные экспертизы нельзя признавать действительными, что она сделана с нарушениями. Судья сказал, что не будем ждать, когда он сможет явиться, мы эту экспертизу не будем учитывать. Ну, а потом оказалось, что в приговоре слово в слово два предложения именно из этой экспертизы.
— Кто-то вообще понимал, что они ребенка судят? Они делали на это скидку, сочувствовали вам хотя бы?
— Когда я пришла к прокурору области — только возбудили дело, конечно, я вся разбитая, глаза на мокром месте. Я начинаю ему объяснять, что все незаконно, нечестно, что мой сын такого не говорил. Я его попросила разобраться со всем, что жизнь ребенка… Увидела ли я в его глазах в какое-то сострадание? Вот честно — нет. Там секретарь его сидела — вот еще у нее в глазах я что-то увидела. А он мне сказал: «Что ж вы, мамочка? Надо было воспитывать ребенка». Я говорю: «Да он у меня замечательный ребенок! И он ничего не нарушил». Потом я написала в Генеральную прокуратуру. Генеральная прокуратура отправила в область, область прислала отписку. Потом мы писали жалобы на руководителю Следственного комитета, тоже пришла какая-то отписка.
Единственное исключение, может быть, хотя я с ним тоже ругалась и спорила, — первый следователь. Он, наверное, старался по-честному разбираться, все проверял. Когда я ему говорила: «А вы видели в (группах в соцсетях) легиона «Свобода России» есть Орловская область, там размещают и листовки, которые к легиону относится. Там группа, сколько подписчиков, но Арсения там нет». А он говорит: «Я знаю, я это уже проверял». Потом еще какое-то сообщество легиона. Я говорю: «Вы видели, Арсения там тоже нет». Он говорит: «Я видел, я это уже проверил». Поэтому он и хотел прекратить дело. А судья отказалась.
— В сентябре 2023 Арсения поместили под домашний арест. Как он это переживал?
— У него была только возможность ходить в школу, у него был электронный браслет. Они узнавали его расписание и отслеживали, во сколько он должен прийти, во сколько последний урок. У него не было возможности ни общаться, ни в футбол поиграть, только школа и домой. Ни для кого не секрет, что и дети, и учителя есть очень жестокие. Об уголовном деле Арсений, естественно, в школе не говорил. На уроке физкультуры мы мотали его браслет на неэластичным бинтом. Он говорил, что ногу подвернул, замотана для фиксации. И вот он бегает, а ему говорят: «Что ты врешь, у тебя там браслет на ноге, на тебя дело возбудили». Начинали дразнить, травили. «А вот ты против Путина, ты за Украину, а не за Россию». И потом в конце ноября Арсений выходит из школы, его ждут ребята на выходе. И один подставляют ему подножку, Арсений падает, и они начинают на него нападать. Он вырывается, потом вышел охранник, вроде разогнал. Арсений пошел домой, а они, одиннадцать ребят, за ним. В тот день был очень тяжелый сырой снег. Шел он и шел, и лежал уже на земле. Арсений от них побежал через двор, и они его там окружили. Начали закидывать снегом, заваливать. Ну, их одиннадцать, а он один. И он вырвался, забежал в подъезд, начал звонить по квартирам и просить помощи. Он говорит: «Мам, я просто начал звонить в надежде, что кто-то мне откроет дверь». На втором или на третьем этаже ему открыла дверь женщина и сказала: «Сейчас я выхожу, я все видела». И она вышла, из другого подъезда вышла тоже женщина, сказала, что все сняла. Они прогнали их, помогли ему выйти. Он пошел домой. Женщины сказали: «Если вдруг они где-то, сразу возвращайся обратно, мы тебя в обиду не дадим». Позвонили в школу директору школы, рассказали о произошедшем. Там, естественно, все разговоры велись в контексте: не занимайтесь вы с ним, с таким, лучше не трогайте. На следующий день я пошла в управление образования и написала заявление о переводе моего ребенка на семейное обучение. После этого инцидента я сказала: «Арсений, у нас впереди экзамены, нам надо успешно закончить девятый класс. А вот в этом кошмаре ты просто не сможешь. У нас и так обстановка тяжелая, уголовное дело. Еще тебя будут там добивать каждый день. Зачем?» А потом прошло время, Арсений ходил в школу на аттестацию. Он мне говорит: «Мама, правильно, что мы ушли на семейное образование. Я даже на аттестацию пришел, один идет и говорит: ну че, ты выбрал себе камеру, уголовник? Камеру подобрал себе? Вот такие добрые детки».
— Ирина, а школа как-то участвовала в уголовном деле Арсения?
— Они же не постыдились! Нестерова Алина Геннадьевна, молодой учитель по обществознанию и истории, как оказалось, докладывала после уроков, что мой ребенок высказывался о том, что у нас нет свободы слова, что он не считает, что у нас демократия. Все это она докладывала. Потом она пришла и на суд, сказал, что он был недоволен политикой Путина, негативно высказывался о проведении СВО. Вот она пришла в суд. И другая пришла, завуч Абрамова Валентина Ивановна, которой уже за 70. Сказала, якобы ей дети говорили, что Арсений высказывается негативно о президенте. И дети, четыре подростка, с которыми Арсений в принципе хорошо общался, говорил на опросе, что это друзья по школе. Они с ним как-то встречались вне школы поиграть, погулять немножко. Они тоже дали (показания против Арсения).
— Суд над Арсением проходил в Москве. Какие у вас были ощущения во время процесса? Вы ожидали, что могут дать реальный срок?
— Когда заседания шли, казалось, что как-то судья разбирается, вникает и все видит, и все подмечает, и все понимает. У нас сменилось три прокурора за четыре дня, и последний прокурор… Вот я, как сейчас помню, у него безумно тряслись руки, дрожал голос, когда он зачитывал требования прокуратуры. Он запросил восемь лет лишения свободы. Представляете: восемь лет лишения свободы! Я в таком была шоке! После того, как он выступил, я обратилась к судье. Я говорю: «Ваша честь, я вообще не понимаю, материалы дела прокурором были изучены?»
— А как реагировал Арсений? Сначала он вообще не верил, что его могут арестовать. В какой момент он понял, что это реально?
— Наверное, в тот момент, когда запросили восемь лет лишения свободы. Когда мы вышли, он отправил другу сообщение: «Прокуратура запросила восемь лет лишения свободы. Если я не напишу после 14.00, значит, я уже не напишу». И вот вы знаете, утром в суде уже чувствовалась какая-то напряженность. Прокурор почему-то задержался, судья пришел какой-то не такой, не в таком настроении. Была прекрасная погода с утра. Закончились прения, и нам сказали к двум часам подходить. Там во дворах есть площадка детская, мы там ждали. А к двум часам погода очень резко изменилась, начался ураган, черные тучи, буря поднялась ужасная. Мы еле успели зайти в суд. И когда мы подходили к суду, Арсений мне говорит: «Мам, давай отсюда уйдем». Я ему говорю: «Арсений, ну как мы уйдем?» «Мам, давай уйдем, не пойдем туда». Я ему говорю: «Не переживай, Арсений, все будет хорошо». Но и я чувствовала, и он чувствовал, что ничего хорошего не будет. И когда мы зашли, я отчетливо помню, поднимался по лестнице другой судья, и он почему-то так посмотрел на нас… Я еще адвокату сказала:«Такое впечатление, что он знает о нашем деле. Наверное, ничего хорошего не будет». А в коридоре стоит главный в конвое. Я когда его увидела в коридоре — вообще… Я еще говорю адвокату: «Он к нам». Адвокат говорит: «Да перестаньте! Ну не может быть такого. Что вы мне хотите сказать, что Арсения могут арестовать?» И судья зашел в этот момент. Вот такое впечатление было, что он себя настроил, что ему надо это все огласить, потому что он прям как будто надел на себя какую-то маску, таким абсолютно другим тоном зачитал приговор.
Арсений очень сильно заплакал, я, естественно, тоже. Он первый начал меня обнимать. И тут же подошел конвой и забрали его. А потом судья начал спрашивать, поняли ли мы приговор. А я сказала, что нет, не поняла. «Такого не может быть! Вы что делаете? Вы же знаете, что ребенок ни в чем не виновен». А он меня еще спрашивает: «Ирина Евгеньевна, вы поняли приговор?» Я ничего не ответила. Потом начал Арсения спрашивать. А Арсений сидел там за стеклом, слезы льются, такой какой-то беззащитный, ну ребенок еще. А он его спрашивает: «Арсений, ты меня понял?» Арсений на него глаза поднял, тоже ничего не ответил. Потом он у него второй раз спросил. И Арсений тогда просто взглядом показал, что понял. И все. Потом нас попросили покинуть зал. Арсения увел конвой, и все, на этом жизнь остановилась. С этого момента ни дня спокойного нет.
Нас посадили на пять лет. Говорю «нас», потому что единственное отличие, наверное, в том,что он в закрытом помещении, а у меня больше свободы, я имею право ходить на работу. Но на самом деле я тоже отбываю наказание, потому что жизнь перевернулась. Все изменилось с этим уголовным делом, и принять я это до конца не могу. Так же, как и Арсений. Вроде бы успокаиваешься, говоришь, ну ладно, вот мы пройдем это испытание, будем верить, что люди будут наказаны за то, что они так поступили. Понесут наказание, в том числе и уголовное, за превышение должностных полномочий. А потом наступает думаешь — ну как? И настолько душа разрывается. Ну как такое возможно? Ну как могут взрослые люди так поступить с ребенком? И Арсений иногда успокоится, ничего, молчит. А иногда позвонит и говорит: «Мама, ну такого же не должно было быть! Ну как они меня обвинили в том, чего я не делал? Мама, ну как? Но это же все видно в материалах дела. Но почему они так поступили со мной?»
«Ребенок неправильно понял», — они говорили. Но если ребенок неправильно понял, ну покажите ему — ты ошибся, Арсений. Вот у нас честные суды, справедливые, честное следствие. Ну, покажите вы ребенку. А вы что показали моему ребенку? Что он все говорил правильно? В воспитательную колонию они его отправили перевоспитывать после того, как он все это прошел на своей собственной шкуре и увидел все своими глазами. И как можно это все изменить и исправить? Ну, естественно, у ребенка одно желание теперь — выйти на свободу и уехать.
Слушайте полную историю Арсения Турбина в подкасте «(Не)Свободные» в нашем YouTube-канале, Apple Podcasts и на сайте «Голоса Америки».
Форум