…Даже странно, что Советская власть относилась к Сергею Параджанову с таким подозрением: а ведь он, как мало кто другой, мог бы стать символом широко провозглашаемого в СССР «интернационализма». Армянин по национальности, считавший своим родным городом Тбилиси, Параджанов с гордостью говорил, что он де «украинский националист». Шутка обернулась трагедией: в конце концов, его отправили по этапу (пять лет лагерей!) – за подпись, поставленную на письме в защиту украинских «националистов».
Интересно, что настоящим борцом с режимом Параджанов никогда не был. Говорят, что когда ему принесли роковое письмо, он согласился подписаться при условии, что его фамилия будет стоять первой вовсе не из-за особого рода принципиальности, но, пожалуй, больше из баловства, духа противоречия. Эдакого опасного для жизни «хулиганства»…
И так во всем: Параджанов как будто был одержим духом провокации, стихийного неповиновения, вступая с власть предержащими в неравный бой. Окружающие умоляли его остановиться, не дразнить «дракона»… Тщетно.
В результате ему удалось снять всего-то несколько фильмов: будь Параджанов осторожнее, дипломатичнее, его судьба, возможно, сложилась бы иначе.
Любопытно, что при жизни его и считали странноватым «чудаком», вечно ввязывающимся в истории: как говорили мне очевидцы, даже его осуждение многими трактовалось чуть ли не как вполне законное. Подавленные прессингом тоталитаризма и вездесущего догляда, художники – крупные и рангом поменьше – неосознанно завидовали параджановской внутренней свободе.
Однако подлинный масштаб этого уникального дарования был оценен много позже. Несмотря на оглушительный успех «Теней забытых предков», даже многие ценители относились к творчеству Параджанова как к своего рода прикладному искусству – вроде украинских «вышиванок», азербайджанских ковров или русских туесков, сплетенных в далекой деревне слепой бабушкой.
Фундаментальные исследования его кинематографического мира, у которого нет аналогов, появились уже после его смерти: за Параджанова всерьез взялись культурологи и философы, киноведы и теоретики кино. Впрочем, известно, что «большое видится на расстоянье»…
Правда, тут нужен особый фокус, иногда расстоянье может увеличиться настолько, что предмет исследования навсегда исчезнет благодаря усилиям недобросовестных мемуаристов. С Параджановым это уже случилось: сегодня, когда Сергею Иосифовичу исполняется 85 лет, это самое «расстоянье» увеличилось стократно. К его имени, которое вдруг стало респектабельным, модным или, как сегодня говорят, востребованным, прилипло столько россказней, недостоверных сведений, недобросовестных «друзей» и даже «родственников», что истину порой различить невозможно.
Для ее прояснения, для восстановления подлинного, а не мнимого образа художника, по-настоящему работают немногие. И в их числе Кора Церетели, редактор почти всех параджановских картин, киновед и близкий друг покойного режиссера. Целеустремленная Кора выпустила уже вторую книгу, посвященную Параджанову.
Надо ли объяснять, каких трудов это стоит в России: издание первой книги под названием «Исповедь», где под одной обложкой собраны сценарии Параджанова, его письма с зоны и дневники, уже потребовало невероятных усилий. В такой же обстановке – как говорится, максимально приближенной к «боевой» – издавалась и вторая книга, «Коллаж на фоне автопортрета», увидевшая свет как раз в этом году, объявленном ЮНЕСКО «годом Параджанова».
Несмотря на книжный бум, который сейчас переживает Россия – что только ни издается! – именно эта книга разошлась мгновенно, пришлось заказывать второй тираж. В предисловии Кора Давидовна пишет, что Параджанов называл себя «человеком играющим»: оттого-то и книга построена, как игра, как постмодернистский коллаж, где серьезное перекликается с несерьезным. Где личность Параджанова, во всех ее ипостасях, клоунских и философских, предстает перед нами во всей своей полноте – со всеми ее «низкими истинами» и «возвышающим обманом»…
Левон Григорян, известный режиссер и писатель, в юности работавший ассистентом на картинах Параджанова, – еще один исследователь, который положил полжизни на восстановление истины. Причем в прямом, а не переносном смысле: лет эдак пятнадцать он боролся с родным «Арменфильмом», чтобы материал к фильму «Саят-Нова», совершенно случайно найденный в подвале студии уже после смерти Параджанова, увидел свет. Ни «Арменфильм», ни «Мосфильм», ни международное киносообщество не приняли в этой «авантюре» никакого участия: Григорян сам добился проявки пленки, найденной в подвалах армянской киностудии, и на основе этих материалов сделал фильм «Воспоминания о Саят-Нове». Дело в том, что «Саят-Нова» был переименован в «Цвет граната» и варварски перемонтирован – по живому, готовому фильму (перемонтаж вызвался сделать известный режиссер Сергей Юткевич).
Как правило, материалы к картинам не хранились – из-за большого содержания в пленке серебра изображение смывали – ради драгметалла. Серебро использовалось несчетное количество раз – потому-то утаивание километров пленки могло стоить тому, кто это сделал, солидного срока, ибо расценивалось как «хищение госсобственности в особо крупных размерах».
Однако и после находки этого клада никто, как уже было сказано, особенно не старался восстановить материалы к фильму: честь этой работы принадлежит лично Левону Григоряну.
Как совершенно точно пишет Кора Церетели в предисловии к своей книге – что, мол, корабль по имени Параджанов продолжает свое плавание по всему миру. «Но с каждым годом все меньше становится на этом корабле живых участников параджановского карнавала, редеют ряды его приверженцев и достойных партнеров…».
На этом фоне «растаскивания» великого имени по кусочкам, усилия Коры Церетели и Левона Григоряна приобретают особую ценность.
Как и усилия серьезных киноведов-исследователей, которые сравнительно недавно приступили к подлинному пониманию его творчества.
Иными словами, открытие Параджанова – художника и мыслителя – еще впереди. Пожалуй, в других странах понимают это лучше, чем на наших просторах: скажем, , выдающийся иранский режиссер, считает себя учеником Параджанова. «Габбех», один из шедевров Махмалбафа, явно навеян «Саят-Новой».
Впрочем, по мнению многих, Махмалбаф даже пошел дальше своего советского предшественника: ибо преображение мира у Махмалбафа звучит еще более чувственной, земной, менее эстетской, нежели у Параджанова, нотой…
Как бы там ни было, трансцендентное путешествие Параджанова продолжается – отзываясь, в частности, в современном иранском кино, одном из самых значительных явлений на сегодняшней кинокарте мира.
