В этом году весь музыкальный мир отмечает столетие самого известного дирижера минувшего века, Герберта фон Караяна. Во многом он был уникален, и не в последнюю очередь личным состоянием. Классическая музыка, искусство, которое, по мнению многих, впало сегодня в смертельно опасную анемию, принесла ему богатство, которое оценивается в полмиллиарда долларов. Самая влиятельная в истории фирма записи серьезной музыки, Deutsche Grammophon, одно время получала от его музыки около двух третей своих доходов.
Караян превращал все, за что брался, от Баха до Малера, в идеально отточенное и отполированное изделие. Многие считают его интерпретации совершенством, некоторые их ненавидят – именно за отточенность и полировку.
Но есть еще интересная деталь его биографии. Герберт фон Караян был членом нацистской партии, и вступил он в нее добровольно. В результате он стал любимым музыкантом нацистского руководства, в отличие от своего современника и соперника Вильгельма Фуртвенглера, который долго колебался и считался ненадежным.
Караян, конечно же, не виновен ни в каких нацистских преступлениях. Но выгоду из своего членства он извлек, и не только в музыкальном смысле. Когда он женился на богатой наследнице, на четверть еврейке и, по пресловутым «нюрнбергским законам», считавшейся еврейкой, руководство партии, ввиду своего расположения к дирижеру, предоставило его жене почетный «арийский статус». Одно время советские оккупационные власти запрещали Караяну дирижировать в его родной Австрии в связи с его нацистским прошлым.
Для меня лично такой упрек звучит серьезно, но не до конца убедительно. Меня всегда удивлял двойной стандарт, применяемый по отношению к коллаборационистам с нацизмом и с коммунизмом. С Караяном удобнее всего сравнить русского композитора Сергея Прокофьева. Он не только добровольно возвратился в СССР, но, по жаргону того времени, «разоружился» перед режимом, и если музыку в каком-то смысле можно обвинить в верноподданичестве, Прокофьев нередко писал вполне верноподданническую музыку, в том числе к фильмам, сделанным по испытанным нацистским рецептам.
Это уже не говоря о том, что среди западной интеллигенции одно время свирепствовала повальная любовь к сталинизму, и многие так никогда в ней и не раскаялись. В сравнении с этими цинизм Караяна и страх Прокофьева выглядят куда человечнее.
Но встречается и куда более резкое отношение к Герберту фон Караяну. Музыкальный критик Норман Лебрехт на страницах британской газеты Independent признается в ненависти к дирижеру и считает его подход к музыке нацистским. Он имеет в виду идеальную шлифовку музыки в его исполнении, которая на практике подразумевала почти строевую дисциплину в оркестре, беспрекословное повиновение и систему фаворитизма. Звук Караяна почти безошибочно узнаваем – по мнению Лебрехта, с каждым новым таким исполнением Караян сужал возможность дальнейших интерпретаций и беспощадно вырабатывал золотоносную жилу классической музыки – для него она была золотоносной буквально. «Его любовь к музыке», выносит свой приговор Норман Лебрехт, «ограничивалась тем, что он с ней делал».
При всей моей собственной нелюбви к Караяну я не могу разделить такой экстремальной позиции. «Нацизм» в музыке – слишком уж заоблачная метафора, ее предмет нельзя взять в руки и потрогать. Ее автор знает о Караяне массу фактов, которые рекомендуют его не с лучшей стороны, и проецирует их на его музыкальный стиль. Такой прием даже в литературе кажется мне чрезмерным.
Тем не менее, прежде, чем присоединиться к празднованиям и величаниям, которые проходят в год Караяна, полезно помнить одну деталь. Подобно другому культурному столпу нацизма, философу Мартину Хайдеггеру, Караян так никогда от нацизма и не отрекся. Он, видимо, считал, что каяться ему не в чем.
