Леонид Розенберг встретил войну на границе, в составе войск, которым выпало принять на себя первый удар противника. Тогда он был молодым лейтенантом. Сейчас полковник Розенберг живет в Нью-Йорке, он возглавляет Американскую ассоциацию ветеранов и инвалидов войны из бывшего СССР. Г-н Розенберг согласился ответить на вопросы Русской службы «Голоса Америки».
Семен Резник: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война»… Так пелось в песне. Эта дата вошла в каждый дом, в каждую семью в России и во всех республиках тогдашнего Советского Союза. Леонид, вы прошли войну от первого до последнего дня – так сказать, от звонка до звонка. Я хочу вас спросить, как вы встретили этот день – 22 июня? Как началась война для вас?
Леонид Розенберг: Очень кратко хочу доложить вам предысторию. В 1939 году, по окончании школы, я поступил в Шестое киевское артиллерийское училище имени Кирова и 6-го июня 1941 года окончил его. Мне было присвоено воинское звание лейтенант, и я был направлен в 20-й артиллерийский полк 17-й стрелковой дивизии на должность командира взвода.
Эта дивизия, когда я прибыл в полк, выходила со своими частями на границу. Полк был укомплектован примерно на 65-70%, потому что дивизия воевала в финской войне. Полк –на конной тяге, снаряды находились на передках орудий. Остальные боекомплекты были во вторых эшелонах и на складах где-то далеко.
19-го, 20-го, 21-го июня 1941 года мы были фактически свидетелями того, как немцы на границе проводили рекогносцировку, затем на отдельных участках – пристрелку реперов для ведения артиллерийского огня. И вот 22 июня, в 4 часа утра, группы немецких самолетов пролетали над нами вглубь территории и бомбили наши города. Одновременно немцы открыли ураганный артиллерийский огонь по отдельным участкам на границе, где мы располагались. Затем двинулись танки, бронетранспортеры, мотоциклисты. Отдельные самолеты на бреющем полете обстреливали нас, мы открывали ответный огонь, но от нашей стрельбы не было эффекта. В семь часов утра по радиостанции «Ока» – радиостанция была в полку одна – мы узнали, что началась война.
С.Р.: Только в семь часов утра? Но вы же знали об этом в момент нападения?
Л.Р.: Мы прочувствовали это уже в четыре утра. В четыре тридцать, в пять часов мы уже вели бой с немцами. Но официально о том, что объявлена война, мы узнали только по нашей радиостанции в семь часов утра. Появились убитые, раненые. Самые тяжелые первые дни войны мы вели огонь ограниченным количеством снарядов. На наших глазах горели наши самолеты, в том числе вблизи города Лида, где мы тогда находились.
И вот 25 июня 1941 года где-то около пяти часов утра я с разведчиком и связистом сидел на бугре (там был наш наблюдательный пункт) и наблюдал скопление немецких машин, танков, на расстоянии 400-500 метров. Я подготовил данные для стрельбы своей артиллерийской батареи, подал команды. Но через очень короткое время примерно в 10-15 метрах против нас из высокой ржи поднялось примерно человек двадцать немцев и направили на нас автоматы с криками «Рус, сдавайс!» Я мгновенно выхватил револьвер, пристрелил двух вплотную подошедших немцев, бросил гранату. Поднялось облако пыли. Немцы открыли бешеный автоматный огонь. Связиста автоматная очередь сразила прямо в голову, он сразу же упал. Меня обожгло автоматным огнем – прострелили левую ногу.
В считанные секунды мы с оставшимся разведчиком вскочили на лошадей, которые были рядом, и начали уходить галопом от немецкого шквального огня. Проехав менее километра, мы должны были преодолеть ручей. Но оказалось, что это торфяные разработки. Лошадь увязала в болоте, и мы вынуждены были ползти впереди лошади и тянуть ее за повод. Несколько часов мы выбирались из этой топи и выехали, наконец, на проселочную дорогу. Но нас обнаружил сразу же немецкий самолет «Мессершмитт» и несколько раз обстреливал с бреющего полета. Приходилось спрыгивать с лошади в канаву. А мой сапог с простреленной ногой был наполнен кровью и водой с грязью.
Мы неоднократно натыкались на группы немцев, но все же к позднему вечеру, часов в 11, благополучно добрались до своих. Я доложил командиру полка обстановку, он начал уточнять у меня. Я показал на карте своего планшета, где немцы, и – потерял сознание.
С.Р.: Но почему же так получилось? Почему страна, армия оказались так катастрофически не готовы к нападению? Ведь все 20-е , все 30-е годы говорили: «Мы будем бить врага малой кровью на его территории. Мы готовы, если завтра война, если завтра в поход», и т.д. Почему все оказалось наоборот?
Л.Р.: Мы не думали о том, что будем отходить и обороняться. Даже наши строевые уставы, уставы боевые – все были нацелены на то, что мы будем воевать малой кровью и на чужой территории, если придется. «Своей земли ни вершка не отдадим» – этот сталинский лозунг висел у нас, пропитаны мы были этим. В первую очередь, надо винить руководство во главе со Сталиным, этим страшным идолом, который практически предал нас всех. Те договоры, которые заключал он с Германией, – мы думали, что они правдивые, – оказались ложью. Поэтому страшная нас постигла судьба. Ведь старая граница – с нее были сняты вооружения после подписания договора Риббентропа-Молотова. А перенесли их на новую границу частично, не успели ее подготовить. Мы не готовились к тому, чтобы активно воевать на чужой территории.
С.Р.: Но не готовились и к тому, чтобы воевать на своей территории!
Л. Р.: Я же говорю, что даже уставы наши, боевые уставы, не предусматривали оборонительного характера войны. И, кроме того, вооружения, боевая техника, которые поставлялись в войска как раз в эти страшные предвоенные дни и недели, были совершенно не подготовлены к боевым операциям. Ведь были так называемые инспекторские проверки, которые требовали, чтобы вооружение, особенно то новое вооружение, которое поступало, было засекречено и находилось на особых базах и складах. С аэродрома у города Лида летчики бежали в трусах и кальсонах, потому что весь аэродром с самолетами был уничтожен.
С.Р.: Самолеты не успели подняться в воздух, как их уничтожили?
Л.Р.: Не успели подняться, конечно. Танки тоже были в соответствующих боксах, их не разрешали использовать. Да и некогда уже было использовать. Когда эти страшные удары были нанесены в первые часы и дни войны, уже было поздно. И самое главное – военные кадры. Около сорока тысяч лучших командиров Красной Армии (вы это прекрасно знаете), и маршалов, и комкоров, и комдивов, и командиров полков были уничтожены этим идолом Сталиным…
С.Р.: …Еще до войны.
Л.Р.: Конечно, в тридцать седьмом – тридцать восьмом годах.
С.Р.: Ведь это, кажется, соизмеримо с потерями высшего офицерского состава в ходе самой войны!
Л.Р.: Конечно! Во время войны мы меньше потеряли высших командиров, – командующих фронтами, командующих армиями, – чем в период 1937-38 годов. Это непростительно.
С.Р.: Спасибо, Леонид Розенберг. Вы рассказали очень интересно, очень живо, очень наглядно, мы все как бы побывали в том страшном сорок первом году -- с вашей помощью. Большое спасибо.
