В 2008 году, начав крупнейшую реформу вооруженных сил, Кремль сделал ставку на их модернизацию и сохранение позиций России на мировом рынке оружия. Показательно, что Москва начала существенно увеличивать ассигнования на оборону тогда, когда военные бюджеты большинства государств НАТО стагнировали; тогда дружеские России Соединенные Штаты участвовали в двух конфликтах, пожиравших все свободные ресурсы (в Афганистане и Ираке); а непосредственную угрозу безопасности страны представляли террористы и инсургенты.
Главной стратегической задачей российской военной реформы стала профессионализация вооруженных сил и отказ от призывной модели, на основании которой формировались ВС СССР: по западному образцу, российская армия должна была стать меньше по размерам, но более эффективной, мобильной и смертоносной.
Были проведены административные реформы, когда основной боевой единицей стала бригада вместо дивизии, батальонная тактическая группа вместо полка, а также, по американскому образцу, образованы командования. Россия уволила большое количество старших офицеров, оставшихся в наследство от Советского Союза, кардинально сократила количество военных училищ и осовременила программы оставшихся, и начала массовый прием на службу контрактников – в 2020 году примерно каждый пятый российский военнослужащий (примерно 400 000 человек) служил по контракту.
Бывший замминистра обороны РФ Владимир Поповкин в 2008 году заявил, что советский запас вооружений исчерпан (война с Украиной показала, что это было сильным преувеличением). Поэтому была поставлена задача к 2020 году обновить оружейный парк на сто процентов.
В июле 2021 года тогдашний министр обороны Сергей Шойгу заявил, что российские войска имеют «самый высокий процент современного вооружения и боевой техники среди армий мира – почти 71%». Шойгу добавил, что ВС РФ стали одними «из самых современных армий мира». В значительной степени это утверждение соответствовало действительности: арсеналы соседей России основывались на оружии советского производства, а армия США, например, продолжала закупать военную технику разработанную в 1960-1980-е годы: к примеру, вертолет Chinook был принят на вооружение в 1962 году, а самоходная гаубица M-109 Paladin – в 1963-м.
Значительные усилия Москвы были направлены на локализацию военных производств: предполагалось, что, как в советское время, Россия будет самостоятельно обеспечивать свою оборонную промышленность большинством необходимых компонентов.
Попутно российские войска начали проводить крупномасштабную операцию в Сирии и масштабные работы по созданию укрепрайонов в оккупированном украинском Крыму и Калининградской области: расходы на эти операции также были значительными.
Меньшими оказались достижения в сфере технологий. Подавляющее большинство новинок российского ВПК были доработками советских заделов, некоторые наиболее громкие проекты – например, широко разрекламированный танк «Армата» – изготовлены в единичных экземплярах и их заявленные характеристики не подтверждены даже на маневрах. В некоторых видах техники – например, полевой связи – российские системы остались на уровне 1980-х годов. Более того, экспортные варианты российской военной техники изначально поставлялись клиентам с системами и механизмами западного производства.
Согласно опубликованному в 2017 году исследованию «Прогноз развития российской науки и технологий до 2030 года» (Russian S&T Foresight 2030: identifying new drivers of growth), Россия проигрывала технологическую гонку США и Китаю, хотя и делала ставку на создание высокотехнологичной армии. Показательно, что в войне с Украиной российские летчики использовали не только отечественную систему навигации ГЛОНАСС, но и коммерческие устройства американской системы GPS. Позже российские военные начали использовать американские терминалы Starlink, приобретаемые через «серые» схемы – за явным отсутствием доступных отечественных аналогов. Вероятно, понимая это, Москва существенно понизила планку применения тактического ядерного оружия.
Промежуточный финиш
Авторы опубликованного в 2019 году доклада корпорации RAND «Тренды Вооружённых сил России» (Trends in Russia’s Military Forces), резюмировали: «Российские сухопутные войска обладают локальным доминированием вдоль европейских и центральноазиатских границ. Значительное беспокойство соседей России и НАТО вызывает то, что Россия обладает возможностью вторжения и удержания территорий без долговременной подготовки к проведению такой операции».
Все эти усилия не могли не требовать колоссальных бюджетных вливаний. Согласно официальным данным Минфина РФ, они начали стабильно расти в 2008 году, колеблясь от 2,52% ВВП в 2008 году до 4,45% в 2017-м – поскольку в эти годы более-менее стабильно – несмотря на влияние регулярных кризисов – росла и российская экономика.
В значительной степени советские методы организации военного дела и сокрытия реальных данных от многочисленных «потенциальных противников» были обусловлены особенностями советского государства, которое делало ставку на производство машин и оборудования, а не потребительских товаров; постоянно использовало централизованное планирование, к которому демократические государства прибегали только в периоды кризисов; было способно относительно легко оперировать человеческими ресурсами и, главное, страдало шпиономанией, засекречивая всё и вся. Это происходило потому, что СССР делал ставку в первую очередь на укрепление военной мощи, готовясь к неизбежному – по мнению советских идеологов – конфликту с Западом.
Россия отказалась от советской экономической модели, но идеологемы российской власти – с упором на реваншизм, имперскость, подчеркивание исторической неизбежности конфликта с демократическим Западом – немногим отличаются от советских. Показательно, что российский официоз постоянно подчеркивает, что Россия воюет не с Украиной, а, якобы, с «коллективным Западом», использующим Украину.
Эти взгляды не могли не повлиять и на российские военные доктрины, и на российское военное планирование. В частности, так называемая «Доктрина Герасимова», впервые опубликованная в 2013 году, предусматривает использовать для войны с противником не только военные, но и иные средства – политические, экономические, информационные и пр., которые находятся в ведении не Министерства обороны РФ, а иных российских ведомств, имеющих свои бюджеты. Все элементы этой доктрины были использованы после начала российской агрессии против Украины в 2014 году и продолжают использоваться по сей день.
Значительная часть ВПК РФ по-прежнему напрямую контролируется государством – военные заводы де-факто являются госпредприятиями и выполняют исключительно государственные заказы. Несмотря на то, что количество таких предприятий кардинально сократилось по сравнению с эпохой СССР, а численность их сотрудников уменьшилась, они по-прежнему составляют значительную часть российской экономики – в 2024 году примерно каждый пятый россиянин, занятый в промышленности, работает на военном заводе. Благодаря колоссальным государственным вливаниям эти предприятия сумели быстро нарастить выпуск военной продукции, необходимой для войны. Однако точных данных об объемах финансирования и объемах выпускаемой продукции в открытом доступе нет.
Оценки
С 2016 года российские военные заводы не выкладывают в открытый доступ финансовую отчетность. А после начала открытого вторжения в Украину в России появился закон, позволяющий приостанавливать на неопределенный срок публикацию любой статистической информации – что сделало независимые попытки анализа российского военного бюджета еще более затруднительными.
С конца 2000-х годов Стокгольмский институт международных исследований (SIPRI) – исследовательский центр, анализирующий военные расходы в глобальном масштабе и ежегодно публикующий соответствующие доклады – регулярно отмечал, что российская статистика не соответствует численности ВС РФ и размерам российского ВПК, то есть, искусственно занижается.
Аналогичным образом оценивали и оценивают ситуацию и иные неправительственные исследовательские структуры, в частности, британские Международный институт стратегических исследований (IISS) и IHS Markit. По их оценкам, реальные траты России на оборону в последние полтора десятилетия были в два-три раза выше официально заявленных.
Как отмечают исследователи IISS, в последнем военном бюджете РФ отсутствуют окончательные цифры – то есть, установленные законом о бюджете лимиты трат на оборону могут быть легко увеличены решением президента или правительства. Кроме того, в российском бюджете имеются закрытые разделы и статьи – неизвестны размеры и цели выделенных на них ассигнований. По оценке РБК, в Федеральном бюджете РФ их число постоянно растет с 2014 года: в 2016 году их было 21,7%, в 2023 – 22,6%. С высокой долей вероятности возможно предположить, что часть из этих средств также будет потрачена на военные нужды.
Кроме этого, военный бюджет не предусматривает ассигнований на строительство многих объектов военной инфраструктуры – дорог, мостов, убежищ, энергетических систем: эти расходы ложатся на плечи иных федеральных агентств и формально не считаются военными, хотя, без сомнения, ими являются.
Помимо этого, Министерство финансов России регулярно списывает накопившиеся задолженности компаниям ВПК – соответствующие траты не попадали в военный бюджет, но безусловно были предназначены для военных целей.
По всем признакам, Россия продолжит использовать советскую практику размеров военных трат. Тут уместно привести цитату из 1985 года Ричарда Пайпса, профессора Гарвардского университета и советника тогдашнего президента США Рональда Рейгана, прокомментировавшего ситуацию газете The New York Times: «Среди специалистов существует консенсус, что цифры, показанные в официальном советском бюджете – бессмысленны, и что значительная часть военных расходов скрыта в рамках невоенных программ».
Принято считать, что крах СССР был обусловлен непомерными военными расходами и вызванным этим общественным недовольством. В 2024 году произошло знаковое событие для России: впервые за три с половиной десятилетия истории страны ее военные расходы превысили ассигнования на социальную сферу.
Начало статьи доступно здесь
Форум