После начала полномасштабного вторжения в Украину Белгородская область стала одним из регионов России, где украинские беженцы укрываются от обстрелов. Однако на новом месте их ждут опасности другого характера. На территории России их могут задержать, допросить, у некоторых забирают паспорта и проверяют телефоны. После подобной проверки одних беженцев отпускают, а других могут арестовать.
Опасности подвергаются и россияне, которые помогают украинским беженцам. Последний пример – Александр Демиденко, 62-летний волонтер, который был задержан в октябре 2023 года на границе, когда помогал онкобольной беженке. В апреле 2024 Демиденко скончался в СИЗО – его родные сообщали о пытках и угрозах, с которыми Александр столкнулся в заключении. Русская служба «Голоса Америки» взяла интервью у двух жителей Белгородской области, которые имеют отношение к помощи украинским беженцам на территории региона. Из соображений безопасности мы не называем их имена.
«Голос Америки»: Когда в Белгороде начали появляться беженцы из Украины?
Собеседник-1: Белгород находится на границе с Украиной, и у людей очень много связей. У многих друзья, родственники, знакомые, люди ездили туда-обратно поездом.
Собеседник-2: У половины Белгорода родственники в Харькове, у половины Харькова родственники в Белгороде. Особенно осенью 2022 года, когда было контрнаступление ВСУ, люди, оказавшиеся меж двух огней в Харьковской области побежали в сторону Белгорода, чтобы спасти свои жизни.
С1: Большинство беженцев попадали в ПВР – пункты временного размещения для тех, кому некуда податься. Были те, у кого есть родственники, друзья, или кто сам как-то быстро смог дальше поехать. Остальные попадали в ПВР. Была история, когда в ПВР, в комнате с вывеской «Психолог», были пытки. Пытали всех мужчин и часть женщин.
С2: При пересечении границы оккупированных территорий и России у беженцев забирали телефоны. Их относили в отдельную комнату и что-то там с ними делали. Листали, смотрели историю переписок, контакты, медиафайлы – на предмет доказательств разрушений и ударов. И заодно могли войти в его аккаунты и получить полный доступ к текущей переписке, к будущим перепискам. Это в настройках Телеграма отображается, но человек растерянный, испуганный, тем более, если он пожилой и не в ладах с техникой, просто не догадается это проверить.
С2: Часть беженцев, если видят, что к ним подключились, наоборот не хотят удалять дополнительно подключившиеся аккаунты: пусть они, наоборот, смотрят, что у меня все чисто. Они боятся: если я удалю, то я буду еще более подозрительным.
Г.А.: Это действительно помогает?
С2: Мне кажется, это рулетка. Никогда не угадаешь, что поможет.
С1: И если дальше люди выезжали в Европу или в Украину, то при пересечении границы их практически всегда допытывали на тему того, кто им помогал и как они ехали. Об этом они часто сами рассказывали. Иногда кому-то угрожали: либо вы дадите всю информацию, либо мы вас посадим.
Г.А.: Что происходило с людьми после?
С1: Возможны три исхода: отпускали дальше, но при этом могли подключиться к технике. Могли угрожать, что, если вы поедете не в ПВР, то мы вас накажем, вплоть до «детей отберем». Бывало, что задерживали надолго. Обычно, если это мужчины, то на несколько часов, до суток. Если дольше, то могли до двух недель задерживать, непонятно что с человеком. Но потом отпустить и сказать: больше не суйся на этот переход, сиди на оккупированных территориях, получай паспорт Российской Федерации. «Только попробуй, и тогда вообще посадим». Ну и третий вариант – это когда человека сажают, и он вообще пропадает. Про них практически ничего не известно. Есть люди, которых арестовали за шпионаж, и суд до сих пор не состоялся.
Бывало, что беженцы, которые уже выехали, писали другим беженцам сообщение, что надо почистить телефоны, и люди забывали удалить это сообщение или удаляли, а оно оставалось в кэше. Его находили, и это приводило к еще более тяжелым последствиям для беженцев, к еще большему количеству физического или психологического насилия.
С2: Многие, если не большинство украинцев, либо переоценивают репрессивную опасность, исходящую от российского государства, либо наоборот недооценивают.
Г.А.: То, о чем вы рассказываете, сложно недооценить.
С2: Я имею в виду, боятся не того, чего следовало бы.
С1: Например, люди, находясь на оккупированных территориях, говорят по телефону своим соседям, друзьям, знакомым, что мимо движется какая-нибудь военная техника или летят военные самолеты.
С2: Буквально: «Че, как дела? Да вот я на огороде, мимо меня танк идет». Ну, вот такой обычный треп.
С1: И после этого оказываются в СИЗО за шпионаж. На оккупированных территориях, естественно, все телефонные разговоры прослушиваются. И разговоры в соцсетях на оккупированных территориях, скорее всего, тоже. С другой стороны, когда люди находятся в ПВР и считают, что их никто оттуда не выпустит, «мы вообще отсюда выйти не можем».
С2: У многих же украинский акцент. Те, у кого он выраженный, зачастую боятся даже в магазин идти. Они боятся, что по акценту поймут, что они украинцы, и сразу в лицо плюнут, закуют в кандалы и так далее. Хотя большинству обычных людей все равно на национальность.
С1: Из ПВР многие выезжают максимально тайно, никому не сказав. Типа, мы идем в магазин или едем к родственникам в соседний город, а потом уже сообщают, когда оказались в безопасности. Иногда эту опасность переоценивают, но в некоторых ПВР это действительно имеет смысл, потому что могут быть последствия.
С2: Такие вещи регулируются не законом, а конкретными людьми. И эти конкретные люди могут придерживаться очень разных точек зрения и по-разному ставить контроль.
С1: Но в целом в приграничных территориях все значительно жестче. ФСБшников намного больше, Эшников больше, военной полиции огромное количество.
Г.А.: Как вообще устроена жизнь в ПВР? Почему оттуда сложно уехать? Это же не закрытая территория.
С2: Они очень по-разному устроены. Там есть свой распорядок – не приходить позже какого-то времени. Ну, как общага.
С1: Есть места, где забирают паспорта. А по территории России без паспорта не особо проедешь. И даже если проедешь, непонятно, как пересекать границу. ПВР могут находиться очень далеко, и оттуда можно выбраться только на такси, но не у всех есть деньги. Могут угрожать: мы вас пропускаем на границе только с условием, что вы будете в ПВР. Если только попробуете выехать, мы вас сразу же посадим.
С2: Угрозами на въезде в Россию с оккупированных территорий размениваются, и не важно, возможно это физически или нет. Просто для профилактики мы поугрожаем тебе, чтобы ты боялся, забился в угол, ничего не делал и не отсвечивал. Иногда послушаешь пересказы угроз, и ты просто такой «вау! а как он это собирался сделать?». Абсолютно нереальным вещами угрожают: «Мы следим за каждым из вас, лично я за каждым твоим шагом слежу и за шагами каждого из твоих соотечественников тоже слежу».
С1: С оккупированных территорий периодически людей вывозят в больницы Белгорода. Многие оказываются без документов. Ну, то есть, человек шел по улице – упал снаряд, шел по полю – подорвался на мине. Он оказывается без всего, в шортах и футболке. У него нет документов, нет телефона. Скорее всего, родственники не знают, где он находится, жив ли он вообще. И он не понимает, куда он может дальше обратиться. Часто ему говорят: всё, получайте российский паспорт. Люди в растерянности. А бывали истории, когда люди хотели быстрее уйти из больницы. Врачи из других больниц смотрели фотографии и понимали, что, если сейчас не лечить, то это ампутация. Но люди находятся в эмоционально очень тяжелом состоянии, без связи со всеми, не понимая, что происходит, и хотят в тапочках сбежать из больницы.
С2: В одном тапочке, без одной ноги. Но это скорее дела первого года войны, возможно, начало второго – до лета 2023, потому что ПВР в Белгороде не существует уже довольно давно.
Г.А.: А как сейчас устроена работа с беженцами в городе?
С2: Они едут уже в основном не из Харьковской области. Луганская область, Донецкая. Едут из регионов, которые были затоплены. По всей России потихоньку упраздняют ПВР, а помощь государства, и до этого скорее символическая, становится еще меньше. Очень многое делают волонтеры, причем в том числе провластные волонтеры. Я их не обеляю, они мне не очень нравятся, но, тем не менее, их позиция не мешает им принести людям одеяла, мешок крупы или масло. В Белгороде изначально все держалось на волонтерах, большей частью провластных. Они могли себе позволить большие склады, открытую деятельность.
Г.А.: А чем отличаются антивоенные волонтеры от провластных?
С1: Антивоенной позицией и готовностью помогать с выездом из страны.
С2: Некоторые провластные тоже помогали с выездом, но с большим скрипом. Конечно, они больше настроены на то, чтобы люди оставались в России.
С2: Хотя ПВР сворачивают по всей стране, в Белгороде это осложняется тем, что сейчас у нас открываются ПВР для белгородцев. У нас обстреливают Шебекино, у нас постоянные бои в Грайворонском городском округе, и люди оттуда тоже вынуждены эвакуироваться.
Г.А.: В Белгородскую область приезжают и беженцы, чтобы, наоборот, вернуться в Украину. Есть ли проблемы с выездом?
С2: Если это женщина или пожилой мужчина, скорее всего, они никого не заинтересуют. Но там есть физически сложная часть. КПП Колотиловка – это три километра чуть-чуть в гору по щебенке. Люди приезжают на КПП с чемоданом. Когда они доходят до украинской стороны, у них уже нет чемодана, потому что днище оторвалось – колесики не выдерживают.
С1: Лучше переходить с тележками на больших колесиках. Или с санями, если это зима. Как раз недавно в местных СМИ была фотография, как переходили границу два лежачих пенсионера. Их несут на носилках, и они держатся за руки. Очень трогательная фотография. Люди готовы хоть ползком ползти. Некоторые бабушки еле ходят, ты им говоришь: «Давайте подумаем, может, кто-нибудь вас проводит». А они: «Нет, я поползу. Пока я буду жива, я буду ползти». Люди, которые хотят вернуться в Украину, они очень заряженные.
С2: Но это если человек в возрасте или женщина. Если мужчины, то значительно сложнее, особенно если есть хоть какие-то вопросы у пограничников с российской стороны. Могут и не пройти. Была история про девушку, которая не прошла. Она пришла на КПП и пропала, два дня про нее – ни слуху, ни духу. В итоге с ней все в порядке. Про это писали в СМИ: сегодня она пропала, через два дня она в безопасности. Но в Белгороде все очень скрывается. Про эту девушку мы узнали, скорее всего, потому что у нее были громкие родственники, громкие друзья, кто очень внимательно следил за ее прохождением. Если у человека нет кого-то такого громкого, то не факт, что мы о нем даже узнаем. Александр Демиденко был не единственным политическим заключенным в Белгороде, но про остальных в принципе довольно мало известно.
Г.А.: Если человек пропал, в каком случае исход будет лучше: если родственники будут про него везде говорить, или наоборот, если не будут привлекать лишнее внимание?
С2: Есть разные сроки. В течение суток лучше тихо подождать, потому что, может быть, выпустят, а большее количество шума может как раз наоборот привлечь внимание. От родственников звонки – это нормально. Одно дело – когда ты просто сидишь на стуле и ждешь. Другое – если родственники беспокоятся, «я не поднимаю шумиху в СМИ, я просто лично вам звоню, хочу спросить, не попадался ли он вам, может быть, вы видели, может, с ним что-то случилось?» Дихотомия не в том, чтобы ничего не делать или кричать, а в том, чтобы делать тихо или делать громко. А после суток уже надо связываться с организациями, которые готовы искать адвокатов. Ну а дальше вопрос – кто пропал? То ли это человек, который потенциально подлежит обмену, и тогда это одна история, то ли это человек, который не подлежит обмену, но при этом в страшной группе тех, кто до этого воевал или связан с военными. Или, например, третья группа – ни то и ни другое. Самое страшное – с точки зрения последствий.
Г.А.: Последствия – это уголовное дело?
С2: Может быть и без уголовного дела. На Александра Демиденко уголовное дело завели сильно после его похищения и пыток.
Г.А.: Понятно ли, почему Александра задержали? Ведь не всех, кто помогает беженцам в Белгороде, задерживают.
С1: Это было не первое задержание. Александр был очень активен. Он был громкий, заметный, он глаза мозолил. У него были административки за нарушение режима границы. Всех людей в плохом физическом или психическом состоянии он провожал, он заходил прямо на границу.
С2: Там же шлагбаум перед входом на КПП. Таксист привозит, высаживает и ждет за шлагбаумом. А человек дальше сам идет: сумки, допросы, смотрят, и дальше ему одобряют или не одобряют проход границы. А Саше было сложно бросить человека проходить это расстояние. Тем более на костылях, с сумками или если он просто боится. Саша-то уже не боялся.
С1: Он не просто проходил с человеком. Он спорил, он доказывал, он там видел людей, которые плохо себя чувствуют, и начинал. Он же не только своих беженцев защищал, он защищал вообще всех. Даже тех, кто уже без него добрался, он все равно к ним со всей душой относился. Он начинал спорить с пограничниками. Он пытался добиться правды, ходил к разным чиновникам, писал стихи Гладкову (губернатор Белгородской области). Саша в принципе много писал стихи. А конкретно эти он написал Гладкову в надежде, что он поможет оборудовать КПП Котиловка: скамеечки, тент от солнца, туалет. Он добился чего-то, но не всего. Его после этого посадили. Он как раз попробовал обратиться в СМИ, в том числе стал собирать деньги. После этого его и посадили. Он в принципе в людей очень верил, особенно в их разум, и в какое-то человеческое ближайшее будущее России тоже очень верил.
Г.А.: Он не ожидал, что его могут задержать?
С1: Задержать – не знаю. Я думаю, ему было примерно без разницы. Он делал по принципу: я считаю это правильным, поэтому я это делаю, и будь что будет.
С2: Он мог абсолютно не считаться со своей безопасностью, но его очень волновала безопасность других людей. Возможно, он был готов к тому, что произошло с ним, но не был готов к тому, чем угрожают его близким.
Г.А.: То, что Александра задержали…
С2: Его не задержали, его похитили, это очень важный момент. Ему не было предъявлено никакое обвинение на первом этапе, когда его похитили с КПП Колотиловка.
С1: Это был не первый раз, когда его похитили.
С2: Но в этот раз было гораздо серьезней с самого начала. Его похитили люди, которые не имели права на задержание, и ему в первое время не было предъявлено никаких обвинений.
Г.А.: Как его история повлияла на других людей, которые помогают беженцам в Белгороде? Они испугались?
С2: Мне кажется, на помощь беженцам это никак не повлияло. У людей очень много сочувствия к Саше, к его семье. Очень много негодования по поводу того, что с ним случилось, что его, по сути, убили. Но это всё. Те, кто боялся, продолжают бояться и делать. Те, кто не боялся, продолжают не бояться и делать.
Г.А.: Что бы вы посоветовали беженцам из Украины, которые думают ехать в Белгород?
С1: Не нужно бояться ехать через Россию, хотя не всем и не всегда. Бывшим военным точно не стоит ехать, но людям мирным лучше ехать через Россию, чем оставаться на оккупированных территориях. Именно ехать через Россию. Не в Россию, а через Россию. Но не лбом вперед, а посоветовавшись с людьми, которые уже проезжали там. И помимо дорогих платных перевозчиков, есть возможность проехать бесплатно, с волонтерами. Очень высокие расценки у платных перевозчиков. Бывало, что платные перевозчики сотрудничали с государством или брали деньги и выкидывали пассажиров по пути. У меня были истории, когда люди у друзей брали в долг для того, чтобы семьей выехать. Не обязательно брать кредит на 5-10 тысяч евро.
Форум